Канадий. Калина Нада

вопросы, с любопытством рассматривали вещи и мебель вокруг.

      Я не очень-то понимал, что мне делать со всем добром, которое свалилось на меня вместе с квартирой. Я бродил по комнатам, водил пальцем по старинным зеркалам, рассматривал картины, полистал книги, нашёл стопку рассыпавшихся писем и рядом бечёвку, которая сдалась, потеряв свои изначальные свойства по закону сопротивления материалов. Были ещё какие-то тетради. В бумажных носителях я понимаю больше, чем в посуде, украшениях и произведениях искусства, потому что я умею и люблю читать.

      Решил начать именно с бумаг и книг, то есть с того, в чём я более или менее кумекаю. Я нашёл пачку медицинских масок, надел одну, из высокой стопки бумаг взял сверху тетрадь, стряхнул пыль, огляделся, отыскал глазами какую-то материю – то ли покрывало, то ли скатерть, обтёр тетрадку с обеих сторон. Теперь можно открыть. Тетрадь открылась в середине, записи внутри были сделаны от руки на французском. «Господин Ламбер не появляется уже два дня, – прочитал я и усмехнулся: фамилия запоминающаяся, обожаю сыр «Ламбер». – Я боюсь за него, ведь…»

      Тут в квартиру вошла моя Огненная Эмма. Было уже около одиннадцати. Вчера я просил помощника, мне прислали помощницу. Или она сама решила приехать? Ведь по телефону я разговаривал именно с ней.

      – Привет, подруга! – я развёл руки в стороны. – Что делать со всем этим хозяйством, я просто не представляю.

      Эмма была в джинсовом комбезе и клетчатой рубашке без индейского раскраса. Вчера я предупредил её об уборке помещения, поэтому она появилась в рабочем виде, с пластиковым ведром и шваброй.

      – Ты что везла весь этот реквизит из деревни?

      Потрясённая Эмма всё ещё не могла произнести ни слова. Она пошла по гостиной, как по музею, не притрагиваясь ни к чему, но вглядываясь в детали обстановки.

      – Маску надень, – посоветовал я. – Мне вчера «мухи» оставили целую пачку.

      – Мухи? – наконец, она разморозилась. – Ты имеешь в виду фликов?

      – Я имею в виду ваших полицейских.

      – «Мухами» они были сто лет назад, – хмыкнула Эмма. – Они уже давно флики!

      Девушка продолжала рассматривать интерьер и утварь.

      – Э-э-то-о всё тут стояло и лежало со времён молодости Соланж? – наконец, произнесла она.

      Я закивал головой.

      – Я купила этот, как ты сказал, реквизит здесь в магазине, – объяснила Эмма. – Но я смотрю, вряд ли мы вдвоём одолеем уборку.

      – Эх, подруга, – снова начал сетовать я, – я боюсь, что не справлюсь не только с уборкой. Посмотри, сколько тут всего. Что всё это выбросить? Рука не поднимется. Тут же всё настоящее – хрусталь, фарфор, серебро, картины. Продать квартиру вместе с потрохами?

      – Бумаги можно смело выбросить, – предложила провинциалка.

      – Нет уж! Бумаги не трожь! Здесь могут быть такие интересные зацепки, но тебе не понять… Вот тряпки истлели, можно и в помойку.

      – Что тут скажешь, – произнесла Эмма свою любимую фразу, – писателю бумаги подавай. А мне тряпки сойдут. Вот эта, например.

      Она