Кольцо с рубином. Лейла Эфенди

за действующий режим Хомейни, и те, кто ненавидел этот режим. Женщины в Иране уже давно носили платки по принуждению. Большинство из них были современными, с открытыми взглядами, и в крупных городах Ирана можно было заметить, как головные шали превратились в модные аксессуары, что выводило из себя полицию нравов.

      Мы почти не спали, а утром выехали навестить Санубар, которой уже неделю нездоровилось. По дороге я наблюдала за тем, как люди толпами шли к Башне Азади. Эта башня имела для Масуда особое значение. Он рассказывал мне, что в 60-е годы правительство Ирана объявило конкурс для разработки проекта, который стал бы символом двухтысячелетней персидской государственности. В этом конкурсе участвовал и дед Масуда, влиятельный иранский архитектор. Позже он был взят в рабочую группу Хоссейна Аманата, ставшего победителем проекта башни. Я видела памятные фото в доме у матери Масуда, на которых его дед стоял рядом с Шахиншахом Ирана – Мохаммедом Реза Пехлеви и другими архитекторами и видными представителями интеллигенции того времени. Этот снимок был сделан в день открытия арки, я хорошо запомнила дату на фото – 16 октября 1971 года, которая оказалась роковой для последнего иранского шаха, совершившего ошибку, решив показать величие и крепость своей державы пиром вселенского масштаба. Ради торжества он велел построить «Королевскую деревню» или Золотой город.

      – Масуд, твой дед наверняка не думал, что когда-то Башня Азади станет местом протестов…

      – Как точно ты сказала. Папа рассказывал, как дед брал его с собой смотреть, как мёртвую пустыню превращают в цветущий сад. Дед помогал привозить из Европы деревья и певчих птиц, которые образовали здесь райские рощи. Для угощения гостей – мировых лидеров – из Парижа привезли тонны мяса и морепродуктов. 25 тысяч бутылок вина Бордо и бургундского и 2500 бутылок шампанского.

      – 25 тысяч? Выходит, экономическое положение Ирана в то время было очень хорошим?

      – Вовсе нет. Даже наоборот. Народ бедствовал.

      – Тогда зачем было государству тратить такие деньги?

      – Вот в том-то и весь вопрос. Это была ошибка шаха, роковая ошибка. Поэтому сейчас эта арка и превратилась в стену плача.

      В те годы празднование империи имело ужасные последствия для шахской семьи и, самое главное, для бедствующего иранского народа. Я вспомнила, как на занятиях наш педагог по истории древнего Рима Антонио Лима задавался вопросом: "Почему на пороге своего саморазрушения государства и империи так обожают пышно праздновать какие-либо события?" Он цитировал епископа Сальвиана, который с ужасом писал о древних римлянах в эпоху упадка их империи: «Кто ввиду плена может думать о цирке?! Кто, идучи на казнь, смеётся? Объятые страхом рабства, мы отдаёмся играм и смеёмся в предсмертной тоске. Можно подумать, что римский народ объелся сардонической травой: он умирает и хохочет…»