Вдруг охотник выбегает. Юлия Яковлева

законам.

      Слово «советский» подействовало на гэпэушника как кол на вампира. Самойлов вбил его несколько раз. И только потом повернулся к Шарову спиной. Люди шумно выходили из зала.

      За пустым столом Шаров остался один. Дернулся, дернул за собой скатерть. Фуражка покатилась, укатилась, как назло, далеко и так и осталась лежать блином. Никто ее поднимать не бросился.

      – Мы не закончили. Я тебе это обещаю, – проскрипел Шаров, с трудом выпутывая ноги из длинной скатерти.

5

      Автомобиль уже урчал и трясся у крыльца угрозыска, в окнах белели лица, почти все были на местах. Зайцев полез внутрь. Матюкнулся, едва не наступив на собачий хвост, протянутый в проход. Морду Туз Треф положил на колени своего вожатого. Зайцев сел на привычное место у окна. Следом забрался Самойлов, плюхнулся рядом с Крачкиным.

      – Бездельники, – только и сказал он. – Трудовую деятельность изображают, суки.

      ОГПУ в угрозыске ненавидели все.

      – Только людям работать мешают, – разошелся Самойлов. – Какие тут, в жопу, классовые враги? Тридцатый год на дворе. Тринадцать лет революции. Козлы!

      Все помолчали. Самойлов добавил злобно: – Помотались бы с наше, небось расхотелось бы устраивать балаган. Леха, ты чего, уснул? – заорал он без всякого перехода водителю. – Поехали уже!

      Автомобиль дрогнул и тронулся с места, выворачивая с Гороховой.

      – Слушай, Вася, – подал сзади голос Мартынов, – а чего хорек этот к тебе прицепился, в самом деле? Какой еще папаша-купец?

      Зайцев едва обернулся:

      – Не понятно, что ли? Это у нас с тобой работы невпроворот, а у этих паразитов работы сейчас особо нет, так они ее себе придумывают.

      Самойлов тут же встрял:

      – Потом гнида эта бумажечку своему начальству подсунет: вот, мол, трудился я, потом трудовым изошел. Комнату мне дайте или паек повышенный.

      – Кто знает, – заметил Крачкин.

      – Да ты что, Крачкин! Какие еще классовые враги на четырнадцатом году революции?

      Крачкин отвернулся и смотрел в окно как-то уж слишком пристально. Видно было, что тема ему не нравится. Он-то служил еще при царе. Бывший сыщик петроградской полиции был почти идеальной мишенью для чистки.

      – А где Серафимов, в самом деле? – вдруг вспомнил Самойлов.

      – Послушай-ка, будь другом, переметнись на мое место, – попросил Зайцев. И сам после небольшой тесной кадрили с Самойловым посреди автомобильной тряски подсел к Крачкину.

      Крачкин, впрочем, тревожился не слишком. Он привык быть паршивой овцой. Или уж, во всяком случае, белой вороной.

      Знаменитостью петроградского сыска Крачкин стал задолго до революции. Знаменитостью скандальной. Ему случалось арестовывать товарища министра, офицера гвардии, обладательницу третьего по величине состояния империи. Случалось и сметать подозрения, напрасно павшие на людей незнатных, а то и вовсе бедных. Консервативная пресса его проклинала, в гостиных шипели, Крачкина дважды отправляли