Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры. Марк Коэн

Я увидела монахиню в отражении и отскочила подальше, но поздно. Она успела сделать выводы.

      – Иди за мной, – сухо бросила сестра Беата.

      Я послушалась.

      В кабинете сестры очень пусто и плохо пахнет – будто жгли ветошь. Она оставила меня стоять у дверей, а сама принялась расхаживать из угла в угол, то протягивая руки к распятию, то потрясая ветхим псалтырем. Я почти не слышала, что она говорила. Я будто оглохла и только наблюдала, как открывается и закрывается маленький рот над массивным подбородком. Так странно, неприкаянные, что приходят ко мне, и совсем не открывают ртов, но говорят так много.

      – Ты поняла меня, Монюшко?

      – Да, сестра Беата.

      Она прищурилась, и кожа на щеках натянулась, будто на барабанах.

      – Мне не нравится твой взгляд. Как ты смеешь так смотреть?! Как ты смеешь!!

      Я уже и не знала, что ответить, поэтому просто стала смотреть только на свои туфли. По паркету от моих ног ползли трещины, тонкие, как паутинка. Они становились все более явными, их вот-вот заметит монахиня. Что‑то тогда будет? Мне было почти не страшно, даже когда трещины добрались до подола рясы сестры Беаты и пол начал осыпаться в черную пропасть прямо у ее башмаков. Почему она не падала вместе с ним?

      – Отвечай мне, дитя, – вдруг властно сказала сестра Беата после долгого молчания. – Тебя уже коснулось проклятие Евы?

      А я забыла, что это! Совсем! И теперь у меня целые две таблички: «Целомудрие» и «Набожность».

* * *

      И все‑таки смотрю на наши таблички и удивляюсь. Так странно, они не говорят о том, в чем мы провинились. Они кричат о том, каких добродетелей нам не хватает.

* * *

      Данка такая храбрая! Обожаю ее!

      Сегодня две девчонки годом старше хотели вызнать побольше и напроситься на наш вечер. Не знаю, как пронюхали, подслушали, наверное. Мы были с Даной, и тут она как выступит:

      – Наш клуб вообще‑то не для каждой встречной-поперечной. И уж точно не про вашу честь!

      – Думаете, вы особенные? – оскорбилась девчонка.

      – Да, думаем, – не сдавалась Данута. – Самые особенные.

      – Мы наставницам скажем, – вставила другая четверогодка. – Что вы после обхода собираетесь!

      – Попробуйте. – Дана стала наступать на них, как какой‑нибудь бесстрашный римский центурион. – И увидите, кому хуже будет.

      Пансионерки пофыркали и ушли. А я почувствовала, что мы тут одержали победу. Ну, не мы. Данка. И в этот миг я ее очень сильно любила.

      Кто знает, может, и она меня полюбит.

* * *

      В эту пятницу мы с Магдой хорошо подготовились к сеансу: ей пришло в голову устроить целый салон. Мы собрали все, что могло пригодиться: нарядились в шали и шарфы, Магда подрисовала мне глаза угольком (который сначала попал в глаз и щипал ужасно, пришлось все смывать и рисовать заново).

      После второго обхода мы расставили свечи и стали ждать девочек. За девочками пришли и мои неприкаянные.

      Мне бы хотелось, чтобы после