Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры. Марк Коэн

Кася садится на край моей постели, склоняет невесомую голову на мое плечо и водит когтистым пальцем по строкам.

      «Я уже не уверена в том, что делала, а чего нет».

      «Я слышу стук – и тону».

      Над верхней губой выступает пот. Я бы и рада закрыть проклятый дневник, но все читаю и читаю, будто завороженная.

      «Глаза мамы улыбаются, она говорит со мной, только губы ее не шевелятся».

      «Я ничего не помню!»

      Кася хихикает мне в ухо, щекочет ледяным дыханием.

      «Тук-тук».

      Я с воплем вскакиваю с кровати, сердце колотится как сумасшедшее. Только через несколько секунд я понимаю, что стук в дверь был настоящим. Голос из коридора зовет меня:

      – Магдалена, открой, пожалуйста. Нам нужно поговорить.

      Пани Новак. Еще час назад я бы и папе римскому не открыла, но после чтения Касиного дневника мне жизненно необходимо увидеть хоть одного здравомыслящего человека.

      – Магдалена, я не стану тебя ругать. То есть осуждать, – тут же поправляется она. – Ты уже взрослая девушка. Давай побеседуем как две взрослые девушки, хорошо?

      Душечка – меньшее из зол. Вот если бы пришла директриса, я бы скорей из окна выскочила, чем впустила ее.

      – По секрету – мне тоже не понравилось, когда пани Ковальская заговорила про деньги. И это в такой момент! – понизив голос, добавляет она. – Очень цинично, не находишь?

      Все понимает.

      Осторожно наклоняю стул, чтобы не оцарапать паркет ножками, и приоткрываю дверь. Пани Новак смущенно улыбается. Глаза у нее припухшие, с веками цвета сырой курятины и редкими светлыми ресницами.

      – Можно войти?

      – Я не убивала Данку. И Юлию не прогоняла.

      – О чем ты, Магда? – Круглый подбородок у нее морщится и дрожит, будто это не я, а она сейчас разревется, как последняя соплячка. – Никто не винит тебя ни в чем подобном. Это все мы, мы…

      Делаю шаг назад. Пусть входит, если хочет.

      Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, отчего мой чемодан стоит распахнутый посреди комнаты, а на полках и столе не осталось ни бумажки, ни шпильки.

      – Куда поедешь?

      – К тетке в Краков, – буркаю я.

      – Хорошо, когда есть куда податься… Правда, Магда? – Молчу в ответ, но Душечка и не ждет от меня реплик. – Это значит, что жизнь продолжается.

      Какое‑то время мы молчим. Пани Новак сидит на краешке незастеленной Касиной кровати, смирно сложив руки на коленях. Я же роюсь в сваленных комом тряпках, пытаясь выпутать оттуда приличную пару чулок. Один уже нашла, а второй узлом завязался на тонкой бретельке комбинации.

      – Как будешь поступать без аттестата? – между прочим спрашивает наставница.

      – Пережду год, буду работать. Или сразу переведусь в общественную. Не пропаду.

      Душенька кивает, глядя на меня с явной жалостью. Ее взгляд так и говорит: «Ты совершаешь самую страшную ошибку в своей жизни, но я слишком прогрессивная женщина, чтобы тебя отговаривать».