Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры. Марк Коэн

тем, что получается лучше всего. Данка ходит выпускать пар на верховой езде, Клара пишет картины маслом, а Мария так и не бросила «ангельский» хор, в который мы раньше ходили вместе. Слышу, как они распеваются далеко-далеко, а пани Мельцаж бьет своей жуткой тростью в паркет, подгоняя гимнасток с лентами. Все это правильные увлечения для правильных девиц.

      Сердце стучит прямо о папку, прижатую к груди.

      Я выбираю класс, который будет принадлежать мне на ближайшую пару часов. В каких‑то уже сидят и шепчутся над уроками ученицы второго и третьего года. Я могла бы их выгнать, едва прикрикнув, но вместо этого иду дальше.

      Возня за одной из дверей вдруг привлекает мое внимание. Слышу горестный плач и хихиканье:

      – Мажь ее, мажь! И губы зеленым!

      – Н-не надо! Я же п-попросила прощения…

      – Ха-ха, будешь как клоун!

      – Клоунесса Фифа!

      Голоса совсем детские, не старше первогодок.

      – И лиловым, лилового не жалей!

      – Не троньте хоть очки…

      – А ну, молчи, жидовка.

      Не задумываясь, толкаю дверь и вижу, как девчонки копошатся, облепив свою жертву. Кто‑то держит ее за голову, обхватив под подбородком, а их лидер разрисовывает несчастной лицо цветными мелками.

      – Что это тут у нас? – грозно спрашиваю с порога.

      Девочка с мелками оборачивается ко мне с самой невинной мордашкой:

      – Ой, панна! А мы с девочками играем. Если шумели, вы простите, больше не будем, – и потупила глазки, дрянь.

      В три широких шага приближаюсь к нахалке вплотную и отодвигаю ее в сторону. Слух и интуиция меня не подвели: скрючившись в три погибели, на стуле сидит моя давняя знакомая – лупоглазая пария первого года. По ее картофельному лицу текут разноцветные слезы, брови вымазаны красным, а в трещинах обкусанных губ пролегли зеленые прожилки. Она тихо скулит. Растоптанные мелки и листы для рисования разбросаны по полу. На некоторых виднеются цветные следы подошв. Очков малявки нигде не видно.

      – Играете? Это, по-вашему, игра?!

      – Да, а вам‑то что с того? – выкрикивает кто‑то, но не высовывается.

      Их лидер, девчонка, которая еще в прошлый раз преследовала мою малявку, улыбается, как это умеют только всеобщие любимицы – нагло и бессовестно. Но ни слова при этом не говорит.

      – Еще раз такое замечу, – обращаюсь к ней и ни к кому другому, – и вы будете скоблить конюшню до летних экзаменов. Я вам это устрою.

      – Серьезно, панна? – вскидывает бровь соплячка.

      С меня хватит. Без долгих разговоров беру ее за ухо и волоку к выходу. Девчонка только раз пискнула и заткнулась. Гордая.

      Отпускаю раскаленный хрящик только в коридоре и вижу, что все остальные тоже покинули класс.

      – Будем считать, что ты меня поняла.

      Уже не оборачиваюсь, но чувствую, как в спину ударяет волна чистой ненависти. Закрыв за собой дверь, вижу, как разукрашенная первогодка сидит на полу среди бумаг и мелков