Глубинная почта. Аркадий Застырец

брат погиб в Афганистане…

      Мой брат погиб в Афганистане…

      Где он и не был никогда.

      С аванса в водочном дурмане

      Он вновь и вновь летал туда

      На оглушительной вертушке,

      Сжимая жаркий автомат,

      И спирту был из мятой кружки,

      Из алюминиевой, рад.

      Мой брат погиб в Афганистане…

      В жару и гибельный мороз

      Он явь в отчаянном обмане

      Сшивал струями мутных слёз

      И врал о небе Кандагара

      И тайной миссии своей,

      О вкусе горького угара

      На веках раненых друзей.

      От света выцветшею бровью

      Он боль к закату прижимал

      И рисовал текущей кровью

      На горизонте контур скал.

      Мой брат погиб в Афганистане…

      Я не сумел его спасти —

      Ни на такси к жене Татьяне

      Кривого насмерть увезти,

      Ни в Пасху на богослуженье,

      Ни в воскресенья летний лес,

      Какое, на фиг, тут спасенье,

      Ведь он в такую даль залез!

      Сквозит по дому…

      Сквозит по дому дмухановский

      И шепчет в правое плечо

      По-русски, польски и литовски:

      «Ничё-ничё, ничё-ничё…»

      А мы себе простого просим —

      Жилья, одежды и еды,

      И чтоб зима сменила осень

      Огнём небесной череды,

      И чтобы мама не болела,

      И чтобы папа – в Небесах…

      А то на что дано нам тело,

      Душе внушающее страх?

      И вся затея, вся природа?

      Зачем так трудно сведены

      Частицы в атом водорода,

      Часы в годину старины?

      Что станет ужасу затвором

      И смыслу нижнею плитой,

      Когда не Бог за разговором

      И не твердыня под пятой?

      Шестидесятые

      Девчонок выносят со сцены,

      А Леннон поёт и поёт.

      На сцене же обыкновенный

      В утробе столетия год,

      Какой-нибудь, скажем, четвёртый,

      Лет двадцать, как нету войны,

      И воздух, зловонием спёртый,

      Снесло в океан тишины.

      Девчонок выносят со сцены,

      И падают туфельки с ног

      Мадрида, Парижа и Вены

      В кочующий Лондонский смог,

      Орут и визжат не от боли,

      И слёзы текут по щекам

      По собственной влюбчивой воле

      И прочим таким пустякам…

      Ни Сталина нет, ни нацистов,

      Европа взошла из трущоб;

      По-клоунски как-то неистов,

      Не так уж и страшен Хрущёв.

      Всё больше летит легковушек

      По бархатным лентам шоссе,

      Всё чаще красивых старушек

      На взлётной видать полосе.

      Грядут и грядут перемены,

      Бикини, болонья вразлёт…

      Девчонок выносят со сцены,

      А Леннон поёт и поёт.

      Предчувствие