Похождения бравого солдата Швейка. Ярослав Гашек

в полицейском комиссариате на Сальмовой улице

      Вслед за прекрасными лучезарными днями в сумасшедшем доме для Швейка наступили часы, полные невзгод и гонений. Полицейский инспектор Браун обставил сцену встречи со Швейком в духе римских наместников времен милейшего императора Нерона. И так же свирепо, как в свое время наместники произносили: «Бросьте этого негодяя христианина львам!» – инспектор Браун сказал:

      – За решетку его!

      Ни слова больше, ни слова меньше. Только в глазах полицейского инспектора при этом появилось выражение какого-то особого извращенного наслаждения. Швейк поклонился и с достоинством сказал:

      – Я готов, господа. Как я понимаю, «за решетку» означает – в одиночку, а это не так уж плохо.

      – Не очень-то здесь распространяйся, – сказал полицейский, на что Швейк ответил:

      – Я человек скромный и буду благодарен за все, что вы для меня сделаете.

      В камере на нарах сидел, задумавшись, какой-то человек. Его лицо выражало апатию. Видно, ему не верилось, что дверь отпирали для того, чтобы выпустить его на свободу.

      – Мое почтение, сударь, – сказал Швейк, присаживаясь к нему на нары. – Не знаете ли, который теперь час?

      – Мне не до часов, – ответил задумчивый господин.

      – Здесь недурно, – попытался завязать разговор Швейк. – Нары из струганого дерева.

      Серьезный господин не ответил, встал и быстро зашагал в узком пространстве между дверью и нарами, словно торопясь что-то спасти.

      Швейк между тем с интересом рассматривал надписи, нацарапанные на стенах. В одной из надписей какой-то арестант объявлял полиции войну не на живот, а на смерть. Текст гласил: «Вам это даром не пройдет!» Другой арестованный написал: «Ну вас к черту, петухи!» Третий просто констатировал факт: «Сидел здесь 5 июня 1913 года, обходились со мной прилично. Лавочник Йозеф Маречек из Вршовиц». Была и надпись, потрясающая своей глубиной: «Помилуй мя, Господи!»

      А под этим: «Поцелуйте меня в ж…»

      Буква «ж» все же была перечеркнута, и сбоку написано большими буквами: «ФАЛДУ». Рядом какая-то поэтическая душа написала стихи:

      У ручья печальный я сижу,

      Солнышко за горы уж садится,

      На пригорок солнечный гляжу,

      Там моя любезная томится…

      Господин, бегавший между дверью и нарами, словно состязаясь в марафонском беге, наконец, запыхавшись, остановился, сел на прежнее место, положил голову на руки и вдруг завопил:

      – Выпустите меня!.. Нет, они меня не выпустят, – через минуту сказал он про себя, – не выпустят. Я здесь уже с шести часов утра.

      С ним вдруг ни с того ни с сего начался припадок разговорчивости. Он поднялся со своего места и обратился к Швейку:

      – Нет ли у вас случайно при себе ремня, чтобы покончить со всем этим?

      – С большим удовольствием могу вам услужить, – ответил Швейк, снимая свой ремень. – Я еще ни разу не видел, как вешаются в одиночке на ремне… Одно только досадно, – заметил он, оглядев камеру, – тут нет ни одного крючка.