Похождения бравого солдата Швейка. Ярослав Гашек

Там его уложили, прикрыли одеялом и попросили заснуть.

      Швейк еще и теперь с любовью вспоминает то время:

      – Представьте себе, меня несли, несли до самой постели. Я испытывал неземное блаженство.

      На постели Швейк заснул блаженным сном. Потом его разбудили и предложили кружку молока и булочку. Булочка была уже разрезана на маленькие кусочки, и в то время как один санитар держал Швейка за обе руки, другой обмакивал кусочки булочки в молоко и кормил его, вроде того как кормят клецками гусей.

      Потом Швейка взяли под мышки и отвели в отхожее место, где его попросили удовлетворить большую и малую физиологические потребности.

      Об этой чудесной минуте Швейк рассказывает с упоением. Мы не смеем повторить его рассказ о том, что с ним потом делали. Приведем только одну фразу: «Один из них держал меня при этом на руках», – вспоминал Швейк.

      Затем его привели назад, уложили в постель и опять попросили уснуть. Через некоторое время его разбудили и отвели в кабинет для освидетельствования, где Швейк, стоя совершенно голый перед двумя врачами, вспомнил славное время рекрутчины, и невольно с его уст сорвалось:

      – Tauglich![12]

      – Что вы говорите? – спросил один из докторов. – Сделайте пять шагов вперед и пять назад.

      Швейк сделал десять.

      – Ведь я же вам сказал, – заметил доктор, – чтобы вы сделали пять.

      – Мне лишней пары шагов не жалко.

      После этого доктора потребовали от Швейка, чтобы он сел на стул, и один из них несколько раз стукнул его по коленке, затем сказал другому, что рефлексы вполне нормальны, на что тот покачал головой и принялся сам стучать Швейку по коленке, в то время как первый открывал Швейку веки и рассматривал его зрачки. Потом они отошли к столу и перебросились несколькими латинскими фразами.

      – Послушайте, вы умеете петь? – спросил один из докторов Швейка. – Не могли бы вы нам спеть какую-нибудь песню?

      – Сделайте одолжение, – ответил Швейк. – Хотя у меня нет ни голоса, ни музыкального слуха, но для вас попробую спеть, коли вам вздумалось развлечься.

      И Швейк хватил:

      Что, монашек молодой,

      Головушку клонишь,

      Две горячие слезы

      Ты на землю ронишь?[13]

      – Дальше не знаю, – прервал Швейк. – Если желаете, спою вам:

      Ох, болит мое сердечко,

      Ох, тоска запала в грудь.

      Выйду, сяду на крылечко

      На дороженьку взглянуть.

      Где ж ты, милая зазноба…

      – Дальше тоже не знаю, – вздохнул Швейк. – Знаю еще первую строфу из «Где родина моя» и потом «Виндишгрец и прочие паны генералы утром спозаранку войну начинали», да еще пару простонародных песенок вроде «Храни нам, Боже, государя», «Шли мы прямо в Яромерь» и «Достойно есть, яко воистину…».

      Оба доктора переглянулись, и один из них спросил Швейка:

      – Исследовали когда-нибудь

12

Годен! (нем.)

13

Здесь и далее по тексту перевод стихов (кроме отмеченных особо) принадлежит Я. Гурьяну.