Тадж-Махал. Роман о бессмертной любви. Индира Макдауэлл

лучше действовать от имени «Антиса».

      Ричардсон морщится:

      – Ты забыла этого слизняка?

      Вот с этим я согласна: работать вместе с Томасом Уитни хуже, чем действовать самостоятельно.

      – Хорошо, на месте разберусь, ты прав.

      Своего человека в Мумбаи звали Калеб Арора. Запомнив его телефон (никогда ничего не записываю, это опасно), я интересуюсь:

      – А тебе разрешили лететь?

      – Да, завтра. Но там мы не встретимся, нельзя, – сказал Эдвард.

      – Мог бы и не объяснять. Передай Энни, что я ее люблю и желаю все преодолеть. Пусть берет пример с меня.

      А вот последнее – фальшь, я никому не пожелала бы своей судьбы, но говорить об этом Энни нельзя.

      Теперь предстояло навестить до сердечной боли знакомый кабинет доктора Викрама Ратхора.

      Ратхор – врач-консультант с большим опытом, но пересадку сердца самостоятельно осуществлял впервые. То, что сердце прижилось, радовало его вдвойне – и как человека, и как врача. Он прекрасный наставник, недаром за право быть его врачами-стажерами настоящий конкурс.

      Меня в окружении Викрама Ратхора не знали только те, кто появился там сегодня. В каждом взгляде читалось удивление: надо же, с чужим сердцем и жива, сама ходит, говорит… Это любопытство окружающих лично у меня вызывает ярость, я не подопытная морская свинка и не заводная игрушка, нечего заключать пари, как надолго хватит моего завода!

      Викрам Ратхор таких пари не заключал, он с первой минуты внушал мне, что сердце приживется и все будет прекрасно, меня ждут долгие годы счастливой жизни:

      – Я еще покажу вам красоты своей родины.

      Стоит ли говорить ему сейчас, что я эти красоты увижу и сама? Или не увижу? Будем надеяться, что увижу.

      Ратхор встретил меня широкой улыбкой:

      – Входите, Джейн. У меня есть чем вас порадовать, как вы порадовали всех нас.

      Вот человек, никогда не скажет «меня», впрочем, он прав, без своей команды даже гениальный Ратхор не смог бы сделать такую операцию.

      – Все в порядке, доктор?

      – Да, данные обследования столь хороши, что даже не верится. Джейн, ваш организм принял новое сердце на все 100 процентов. Ну, 99,99 процента – скажем так. Это теперь ваше сердце, не чужое. Что-то не так?

      Он все же заметил, что я не испытываю столь бурного восторга, какой должна бы, не лью слезы умиления.

      Приходится признаться честно:

      – Я не ощущаю его своим, внутри все равно бесчувственный камень. Оно чужое.

      Ратхор несколько секунд внимательно изучает мою физиономию, еще раз пробегает один за другим листы со множеством цифр и диаграмм, разворачивает длинные ленты ЭКГ и прочих обследований и в конце пожимает плечами:

      – Джейн, данные говорят о том, что ваш организм не противится и отторжения нет. Это бывает редко, но бывает. Вам даже не нужны иммунодепрессанты, не с чем бороться. Мы исключим все подавляющие средства, оставим только витамины. Я даже не знаю, что еще сказать. Вас хоть на выставку с таким сердцем.

      – В качестве мумифицированного экспоната? – мрачно шучу я.

      Ратхор качает