Змей на лезвии. Елизавета Дворецкая

«покарать смертью», и, произнесенные слабым голосом старой женщины, они приобрели оттенок неотвратимости.

      В этом и заключался предмет спора. Все знали, кем были для Святослава семеро злодеев – и он знал, и его противники знали. И никто, пожалуй, в равной степени не верил, что он на самом деле желает убийцам справедливого наказания и смерти.

      – Я… – хрипло начал Святослав; перед таким прямым вопросом он несколько растерялся и с трудом подыскивал ответ. – Мы не знаем… что там случилось. Вон, даже мертвяки не сказали ничего толком! Когда мы найдем их, то будем судить. Я должен узнать сперва, как вышло дело…

      – Может, он сам на них набросился… – себе под нос пробормотал Болва.

      Но даже он не посмел сказать это вслух: чтобы миролюбивый Улеб набросился с оружием на хорошо знакомых людей, к тому же большей численности, было совершенно невероятно.

      Дело зашло в тупик: упрямство Святослава и его княжеская привычка всегда добиваться своего были крепче камня, но Лют и Бер, тоже люди неробкие, поддержанные чувством родственного долга, не собирались отказываться от своего права на месть, ибо опасались, что без их участия она свершена вовсе не будет. Это недоверие Святослав видел в их глазах и понимал его причину, но не мог прямо его опровергнуть. Все это вместо бесило его, так что широкая грудь вздымалась, ноздри трепетали от гнева, а в глазах блестела гроза.

      Так просто было бы решить дело, дав эту клятву! Но Святослав слишком уважал богов и свое оружие, чтобы перед ними кривить душой. Однако и отказаться он не мог, нарушая тем родовой закон; кровное братство столкнулось в его душе с дружинным братством, и дружинное одолевало.

      На счастье или на несчастье, в это время отворилась дверь и вошли двое: молодой мужчина, среднего роста и плотного сложения, и женщина – белая лебедь, стройная березка в наряде «полной печали».

      – Вальга! – воскликнул Асмунд, в мужчине узнав собственного старшего сына.

      Столь скорого его возвращения Асмунд не ожидал. Но увидеть одетую в «печальную сряду»[8] молодую женщину, которую Вальга вел за собой, никто не ожидал и вовсе. Все взоры приковало к ней так прочно, что вошедшего за ней третьего – рослого темнобородого мужчину с лицом умелого убийцы – почти никто не заметил. Незнакомые с Алданом сочли его телохранителем, но даже Малфа, узнав своего отчима и в дальнем углу души обрадовавшись, не могла сразу подойти к нему.

      – Правена! – Малфа, раньше других опомнившись, поставила кувшин и поспешила навстречу гостье. – И ты здесь! Вот мы… и не ждали.

      Она взяла Правену за руки, будто пытаясь убедиться, что та ей не мерещится. Вгляделась в осунувшееся лицо с затененными горем глазами. Они знали друг друга с раннего детства: Правена родилась в Киеве, а Малфа была привезена туда пятилетней девочкой, их матери все время встречались у княгини и в других домах киевского дружинного круга. Однако пятилетняя разлука так изменила обеих, что и Правена поначалу с изумлением взглянула на Малфу, с трудом ее узнавая.

      Раньше

8

«Печальная (горевая) сряда» – траурная одежда.