Медиум поневоле. Анна Герд

и естественно, нечего тут обсуждать. Я люблю его, он обожает меня, и мы пойдем по жизни вместе, крепко держась за руки. В моей картине будущего не было места выгоде , просчету и предательству.

      Тут  природная немногословность сыграла против меня самой. Но видимо в его голове все выглядело иначе. И кто виноват? Получается, что я! Сама обманула себя. Упиваясь влюблённостью, беспечно настроила планы в своих мыслях , не проверив есть ли под ними фундамент. Гостеприимно распахнула душу, заходи мол милый друг. Твори тут, что хочешь. И он творил, любил, окутывал нежностью, лишал воли и остатков разума в жаркие ночи.

      А в перерывах мечтал о своем артефакторском бюро и безбедной жизни.

      Объективно его вина лишь в молчании, он не обязан был выбрать меня, но должен был сказать мне все тогда, в этой треклятой оранжерее, окутанной дыханием весны. Держа в ладонях мое лицо и глядя в глаза. Убить меня правдой ещё там. Уведомить о своем выборе, но струсил. Пожалел меня?  Пожалел себя? Не нашел в себе решительность? Ответов нет. Поэтому мне досталась безликая газета и лужица крови над объявлением.

       Смотря на него сейчас, под снежным танцем, я понимала, что все ещё люблю. Так странно …. Что же тогда изменилось? Наверное, ушло уважение. Я не могу его больше уважать как раньше, вот в чем дело. И верить.

      Но разве можно любить без уважения? Наверное нет. По инерции меня всё ещё несёт, но вскоре я остановлюсь. И тогда любовь умрет.

      Я уже замёрзла, щеки покалывает от мороза и пальцы сгибаются с трудом. На улице заметно темнеет, и начинают загораться жёлтые магические фонарики.

      А парень все говорит и говорит. Пытаясь убедить меня, да и себя до кучи, что все это нормально, так поступаю взрослые люди. Взвешивают, обдумывают, анализируют.

       Его скулы раскраснелись от холода, глаза лихорадочно блестят. И он очень красив в этот момент, не портят его синяки под глазами и впалые щёки. Несправедливо как-то. Я, например, стала временами шарахаться от зеркала. Сплю хорошо, питаюсь по расписанию, хожу на медитации. Но взгляд абсолютно дикий, как у убийцы. Может действительно попробовать те капли, что хвалила Мелинда. Она утверждает, что даже мои черные глаза окрасятся небесной лазурью после этого чудо-средства. Эх, наверное, попробую.

      Вынырнув из своих мыслей, возвращаюсь к разговору. Марк молчит и смотрит на меня, глаза блуждают по лицу. И что же ты ищешь? Одобрения? Или пытаешься запомнить меня, отпечатать в памяти каждую ресничку и маленькую родинку над бровью?

      – Лесси, моя Лесси, – протягивает руку к моему лицу, но замирает, услышав рычание.

      У моих ног сидит страж. Хм вовремя. Может назвать их? Дать им звонкие и хлесткие клички?

      – К-кто это? – Маркус был ошарашен , он даже прикрыл рот ладонью, в таком знакомом жесте.

      Сюрприз, сюрприз, хмыкаю по себя.

      – Мой страж.

      Удивленный взгляд на пёсика.

      – Маркус своей лаской ты разбиваешь моё сердце, за это он разорвет тебе горло, если, ты все-таки дотронешься.

      Его рука падает на колени. Мне надоело мёрзнуть и страдать, поэтому спрашиваю в лоб: "– Чего ты хочешь