Волны любви. Маленькие семейные истории. Диана Вран

побыли с нами две недели, а потом уехали, оставив Артема и меня на попечение деда Ильи и его жены Веры. Старикам не было до нас дела, и мы целыми днями были предоставлены сами себе.

      Мы жили в степной части Феодосии, довольно далеко от моря, но дружба с местными пацанами, обладателями велосипедов, мопедов и даже мотоциклов, решала все проблемы. Артем играл с мальчишками в пляжный волейбол или с восхищением наблюдал за их соревнованиями по прыжкам в воду со скалы. А я часами бродил по песчаной кромке у воды и ловил голыми ногами теплые неспешные волны прибоя.

      Волна окутывала мои ноги по щиколотку, замирала на доли секунды и потом также неспешно уходила. Во время паузы мною овладевало чувство безмятежного покоя, защищённости от неведомых невзгод, гармонии со всем миром. В голове роились красивые фантазии со счастливым концом.

      Это было чудесное лето, и я совсем забыл о бабушке, пока она сама мне не позвонила. Она сожалела, что я не приехал к ней этим летом, а на прощание сказала, что увидимся на годовщину маминой смерти. Мне сразу стало больно и захотелось домой, где у меня на столе стояла ее фотография.

      Годовщина маминой смерти приходилась на понедельник, поэтому решили устроить поминки накануне в субботу. Бабушка приезжала дневным поездом в пятницу. У Вовы был рабочий день, и он поручил мне самому встретить бабушку. За мной приехала его служебная машина. Я волновался от серьезности и ответственности за порученное дело и всю дорогу до вокзала твердил как молитву госномер машины, боясь, что когда выйду с бабушкой с территории вокзала, не смогу ее найти. Но на мое счастье шофер пошел к поезду вместе со мной. И это оказалось очень кстати. Увидев меня, бабушка прослезилась, как-то вся обмякла, и мы с трудом довели ее до машины. Я тоже расстроился, у меня задрожала нижняя губа и по щеке скатилась слеза. Шофер, молодой парень, по-моему, испугался и не знал как нас успокоить.

      Вечером я услышал, как бабушка говорила Вовке:

      – Геночка как вырос! Стал таким серьезным и как-будто чужим. И всё больше молчит.

      Что ответил брат, я не расслышал. Мне стало грустно и жаль бабушку.

      На другой день все прошло благополучно, правда, очень долго. Сначала долго слушали службу в церкви, потом пошли к могиле. Брат успел установить памятник. На памятнике была моя любимая мамина фотография. Та самая, которую я держал у себя на столе. На ней мама была молодая, улыбалась немного застенчиво, словно смущалась того, кто ее фотографировал.

      На поминках в этот раз было несколько человек детей. Нас посадили за отдельный стол, и брат сказал мне:

      – Руководи, Генрих. Ты хозяин, а ребята твои гости.

      Хозяйские заботы не давали мне отвлекаться на слезливые речи взрослых и я мужественно выполнил свою миссию.

      Ночью мне впервые после смерти приснилась мама. Я проснулся и долго лежал с открытыми глазами, слушая тихий шелест дождя за окном и ожидая рассвета. Когда немного забрежжило, я встал и пошел на кухню.

      Сначала смотрел бесцельно в окно, потом взял