Сага о Певзнерах. Анатолий Алексин

Правда, я живу с его женой». – «Значит, вы квиты?» – «Как бы не так: я ему делаю лордов, а он мне – евреев!»

      Положив руку на отцовский лейтенантский погон, Абрам Абрамович добавил уже от себя:

      – Еще три еврея на нашей земле… Почему это должно всех обрадовать? И его в том числе? – Кто персонально имелся в виду, Анекдот не уточнил: это не требовало уточнений. – Достаточно, Боря, того, что это радует нас с тобой. И мученицу Юдифь… Предостаточно!

      – При чем тут он? – тихо вспылил отец.

      – Если бы ему это могло понравиться, они бы напечатали. И сообщили по радио! Неужели ты сомневаешься?

      – Здесь нет злой воли и умысла. Я ни капли не сомневаюсь! – мобилизуя свои убеждения и уже гораздо громче ответил отец. О, как не хватало ему тогда и потом этой капли сомнений! – Все логично. И вполне ясно. Взяли Берлин… В сравнении с таким событием личный праздник семьи – ничего не стоит. Не для нас, конечно. А для других… Смешивать два таких разных праздника? Политически сомнительно и, я бы даже сказал, бестактно.

      – Не вздумай объяснять это Юдифи, – посоветовал Анекдот.

      – Почему?

      – Боюсь, она не поймет.

      – Она поймет! – защитил маму отец.

      – Лучше послушай еще один анекдот, – предложил Абрам Абрамович. – К еврею в такой же вот день приходит приятель и говорит: «У тебя родилась тройня… И ни один из трех на тебя не похож!» – «Я всегда говорила, что он мне изменяет!» – восклицает жена.

      Отец бдительно насторожился. Шуток на эту тему он не воспринимал.

      – А твои мальчишки – точь-в-точь ты! Девочке, прости меня, повезло еще больше: она повторила Юдифь.

      Отец не страдал тщеславием. Он вообще сумел избежать серьезных физических и духовных недугов: рост его был баскетбольным, разворот плеч и непробиваемость мускулов были рассчитаны на рекордные поднятия тяжестей, а мозговые извилины «виляли», мне кажется, весьма умеренно, не утомляя его.

      – Антиеврей! – характеризовал своего друга Абрам Абрамович.

      К тому же отец был русоволосым и без иудейской скорби в глазах.

      – Значит, то, что случилось, ты считаешь нормальным и даже логичным? А я вот нет! – неожиданно возобновил утихший было спор с отцом Абрам Абрамович. Это происходило на скамейке возле родильного дома.

      «На свежем воздухе мне в голову приходят более свежие мысли: люблю, когда меня слушают, но когда подслушивают, терпеть не могу», – объяснил как-то Еврейский Анекдот.

      Терзая пустой рукав пиджака, что свидетельствовало о крайнем волнении, он продолжал наступать:

      – Ты подумал, какие чувства испытывает Юдифь?

      – К кому?! – всполошился отец. Любая фраза, касавшаяся мамы, могла быть истолкована им как сигнал тревоги. Особенно после столь долгого фронтового отсутствия. Похоже, войну отец ненавидел больше всего не за ее кровавое