Перелистывая годы. Анатолий Алексин

человек не может полюбить в столь раннем возрасте. И с такой силой! Анисия Ивановна, как всегда, абсолютно права, – вступила в разговор мама.

      Папа сник, поскольку мамины аргументы были для него неопровержимыми. Меня это порой раздражало. Но в данном случае я согласилась с мамой… Однако, когда через несколько дней обнаружилась очередная Федькина жертва и ее родители не пожелали молчать, папа, как бы беря реванш, заявил:

      – Надо с ним всерьез побеседовать. Побеседовать надо…

      – О чем? – поинтересовалась бабушка.

      – О том, что его любовь должна быть бескровной.

      – Разве он кому-нибудь говорил про любовь?

      – Не говорил… Но о ней говорит весь двор! И Вера выглядит вроде бы соучастницей. Ведь из-за нее он угрожает… И даже в отдельных случаях бьет. Даже бьет!

      – Это скверно, – согласилась бабушка. Приободренный папа выдвинул новое предложение:

      – Надо побеседовать с его родителями. Все, знаете, были молодыми. Все, знаете, были… И помнят!

      Тут я вошла в комнату, где происходил разговор, заплетающейся походкой.

      Увидев это, папа взметнул руки вверх:

      – Я не буду беседовать. Не буду. Обещаю тебе! Только не трать свои нервы.

      Я начала «отходить». И проследовала к окну уже более твердым шагом. Тогда, обращаясь ко мне, папа продолжил:

      – Пойми… его интимное чувство не должно производить шум на весь дом.

      – Почему?! – вмешалась в разговор мама. Пусть все знают, что в нашу Верочку можно влюбиться.

      – Разве в этом кто-нибудь сомневается? – тихо произнесла бабушка. – Она имеет защитника? Ничего страшного!

      – По крайней мере для нее, – согласилась мама. – Анисия Ивановна, как всегда, права. – И крикнула в папину сторону: – Просто не верится, что ты ее родственник!

      Я подошла к двери, возле которой стояла вновь не замечавшая меня женщина.

      – Зачем же делить-то, Коленька? – донесся близкий к рыданию голос матери. – Я ведь скоро…

      – Всех нас в два раза переживет! – отреагировала дебелая женщина.

      И я поняла, что мужчина, выдавленный из тюбика, – ее раб.

      – Что там делят? – спросила я.

      Она была до того возбуждена, что выдохнула дым мне в лицо:

      – Что делят в суде? Имущество!..

      У бабушки была старшая сестра. Ее звали тетей Маней.

      – Старшая, но не старая, – объяснила мне бабушка. – Выглядит куда лучше меня: всю жизнь прожила в деревне. Воздух такой, что пить можно. И спокойная она. Ни разу криком себя не унизила.

      – Как раз это опасней всего, – включился в разговор папа. – Опасней всего… Человеку необходимо разрядиться: крикнуть, выругаться, что-нибудь бросить на пол. Иначе внутреннее самосожжение происходит… Самосожжение!

      Грамоте тетя Маня научилась поздно, уже в зрелом возрасте, и потому очень любила писать письма. Бабушка читала их вслух, а мама и папа делали вид, что им интересно.

      Мама