Призванные, избранные и верные. Валерия Алфеева

накопилось и наболело:

      – Пока за матерью ходила, Ниночка вот наша надорвалась душой… Она у нас слабенькая, да в школе ее напугали, стала сильно заикаться. И так была робкая, застенчивая, теперь людей избегает, сидит у себя в комнатке в сумерках, плачет или молится… И книги забросила, и скрипку… Леночка медицинское училище закончила, девятнадцать лет… На скорой помощи работает сутками, живет в общежитии, питается кое-как… А ведь я им мать заменить не сумею…

      С переводом на дальний приход пока все заглохло, отец Александр надеялся, что насовсем.

      Да не тут-то было…

      Месяца не прошло после смерти матушки, вызывает его Лютов подписать бумагу.

      – Что за бумага?

      – Я тебе вслух прочту.

      – Читает невнятно, что-то пропускает, а на меня там целый обвинительный приговор. Тайно совершал требы, занимался благотворительностью – это тоже они запрещают: дескать, у нас некому благотворить, советская власть обо всех позаботилась.

      Разузнал Лютов, что мальчику Сереже – он со свечой выходит на чтение Евангелия – я ботиночки купил… Всегда мы и на похороны, на поминки собрать помогали, по болезни, или корова падет, или еще по какой нужде… Лютов много домов обошел: «Неужто поп у вас такой скупой, все себе тянет?» Я говорю: «Соглашайтесь: никому ни гроша в жизни не давал…» – все понимали, чего он добивается, а Сережа-то не знал, похвалился обновой…

      Написал Лютов, что я веду с амвона агитацию… дескать, вся ваша религия – антисоветская агитация. И доску «за царя и Отечество» припомнил, и как крышу ночью чинили. «Я, – говорю, – не согласен с вашим доносом». – «А ты, – отвечает, – подпиши, что не согласен. Подпиши, а потом оговоришь, с какими пунктами не согласен», – и подсовывает бумагу уголком. Я говорю: «Вы мне в руки дайте, я хоть прочитать сперва должен…» – «Нет, ты сначала подпиши». Давил, давил на меня, я и подписал, очень хотел узнать, в чем же он меня обвиняет. Вижу, кроме того, что он вслух прочел, там еще невесть что написано… А он у меня уже бумагу из рук тянет, ругается, рвет лист к себе, я не отдаю… Так и разорвали пополам, подпись ему досталась… Вызвал он того же участкового, опять составили акт о моих антисоветских действиях… что разорвал официальный документ.

      Эта история была для меня первой в таком роде, и я с ужасом следила за тем, как мертвый хватает живого, медленно сдавливая ему горло, как отец Александр обмякает, слабеет под мертвой хваткой.

      Через несколько месяцев, зимой, батюшка написал, что его переводят на глухой приход в шести часах езды от дома.

      Ехать туда он не мог. Это и требовалось, чтобы снять его с должности настоятеля прихода.

      Пока этого не произошло, он собирался с силами, чтобы себя защищать. Писал архиепископу, но тот, напуганный натиском уполномоченного, уже направил в Двуречки молодого монаха. Отец Александр остался священником без прихода.

      Я перепечатывала для него письма – последнее в Комитет по делам религий, с подписями в его защиту на тетрадных листах. Подписей