Пани Зофья. Вы всё перепутали. Яцек Галиньский

ей попался исключительный человек. Убирался в ванной. Неординарная личность. Мои двое хорошо, если со стульчаком не промахивались.

      – Я шучу, черт возьми! – Маевская расстроилась. – Он отвечал мне в интеллектуальном плане!

      – Имеется в виду, что был умным? – Я удивилась. – Честно говоря, я не заметила.

      – Что вы такое говорите? – сказала она, глядя в окно. – Он не усложнял жизнь. Он принимал ее такой, какая она есть. Он не пытался спасти мир, не беспокоился о глобальном потеплении, об американо-китайских отношениях, дефиците бюджета или урезании расходов на культуру. Мне этого хватает каждый день. Он заключал меня в свои сильные объятия! И брал меня так…

      – Вы имеете в виду: он был просто глуп? – спросила я растерянно.

      – Можно сказать и так, – ответила она, несколько смутившись.

      Вдруг она посмотрела на меня, и ее глаза загорелись.

      – Это ваша вина, – сказала она. – Поэтому вы должны помочь мне.

      – Это будет довольно трудно.

      – Вы не знаете, что такое любовь!

      – Нет, дорогая. Я знаю, что такое любовь. Иначе я бы убила своих двоих при первой же возможности. На следующий день после свадьбы и на следующий день после родов.

      – Ваши показания уличают его. Вы пойдете в полицию и откажетесь от своих слов.

      – Но о чем вы говорите? Как я это должна сделать?

      – Я прооперирую вас еще раньше. Я перенесу кого-нибудь на более поздний срок.

      – Еще раньше?!

      Она полезла в ящик стола, пролистала какие-то документы и достала пожелтевший от старости лист бумаги.

      – Вы не можете этого сделать. Это важный документ, – возразила я. – Люди ждут месяцами, годами…

      – Да какой важный? Мы все равно не сможем прооперировать всех. Нет ни специалистов, ни оборудования, ни контракта с Национальным фондом здравоохранения. Разве вы не знали? Что будет более несправедливо: попасть на операцию из начала списка, из середины или с конца?

      Я стукнула кулаком по больничному шкафчику так, что лежавшие в нем инструменты зазвенели.

      – Через четыре дня? – предложила Маевская.

      – Это несправедливо. Я не согласна! Это отвратительно!

      – Через три дня?

      – Завтра!

      Врач внимательно посмотрела на меня. Прошлась по кабинету. Остановилась и снова посмотрела на меня:

      – Хорошо! Я как-нибудь уговорю главврача. – Она размашистым движением вычеркнула что-то на пожелтевшем листе бумаги. – Я уже записываю, – сказала она, вписав мое имя и фамилию вместо того, кому не повезло.

      – Зофья Вильконьская, – повторила я, чтобы убедиться, что она не ошиблась.

      – Сделано. Но если вы не сдержите свое слово… то я бы не хотела оказаться на вашем месте!

      Я должна была поблагодарить, но все произошло так быстро и было так невероятно, что я боялась, вдруг это окажется неправдой. Я убежала, чтобы Маевская не передумала или чтобы я не сказала что-то необдуманное, хотя такого со мной никогда не случалось.

      Как я могла сдержать слово, данное Маевской? Она должна понимать, что в обмен на излечение бедра я пообещаю