Колхоз. Назад в СССР. Книга 3. Павел Барчук

печатная машинка, на которой он планировал запечатлеть наш рассказ. Два часа уже были убиты на беседу со свидетелями, допросом это не назову, а чистый лист был испорчен только одним словом «смеркалось…»

      Хочу заметить, первые пять листов, уже скомканные, валялись в мусорном ведре. Причем пятый, был порван на мелкие части с особым остервенением. Когда Ефим Петрович его рвал, он смотрел прямо на деда Мотю. Было ощущение, что в этот момент участковый представлял, будто в его руках сам Матвей Егорыч. Мне кажется, он был готов даже отчитаться перед руководством за героя войны, которого в деревне больше нет. Ясное дело, хоть деревенский, но Ефим Петрович – мент. И он вполне понимал, над ним форменным образом глумятся, рассказывая всякую хрень.

      Просто по началу участковый начинал печатать сразу, вслед за рассказом деда. На втором или третьем предложении понимал, подобную чушь он просто не имеет права записывать, хватал ни в чем не повинную бумагу, мял ее и швырял в сторону ведра.

      – Значит, ты – спал. Хорошо. Щербаков Андрей Викторович, ты что имеешь сказать?

      – Ефим Петрович, да что ж мы все по кругу ходим. Я ведь уже говорил. Спал, никого не трогал…

      – Погоди. Дай угадаю. – Перебил братца участковый, – И тут снится тебе поле и рожь! А издалека зовёт голос?

      – Нет. – Переросток покачал головой. – Что ж Вы меня сбиваете с мысли. Рожь снилась вон деду Моте. А я проснулся, потому что стало мне нечем дышать. Я ж и вышел во двор. Понимаете, прям воздуха не хватало.

      – Понимаю, – Согласился участковый. – А Георгий Аристархович Милославский каким боком там оказался? Кинулся догонять и делать искусственное дыхание? Вы вдвоем, если верить показаниям Виктора Щербакова, спали на сеновале.

      Естественно, дядька в кабинете участкового уже отметился. Нас с Андрюхой он наградил таким выразительным взглядом, что сильно захотелось поинтересоваться у Ефима Петровича, может, всё-таки есть обезьянник? Я совсем непротив пятнадцати суток за нарушение общественного порядка.

      – Вот всегда говорил, Ефим, свое ты место занимаешь. Только глянул, сразу дело раскрыл. – Вмешался дед Мотя.

      – Да как же раскрыл? Вот у меня заявление имеется. Поданое гражданкой Епифанцевой Марией Васильевной. Она утверждает, что проснулась около трёх часов ночи от шума, который доносился с огорода. Когда гражданка Епифанцева вышла в сад, она увидела, как … сейчас… цитирую, – Участковый взял один из листов, лежащих стопкой рядом. «Оказавшись в своем родном огороде, я заметила, как Матвей, чтоб ему, сволочи, пусто было, топчется по картохе и орет: „Сдохни, тварь!“»

      Ефим Петрович отложил бумажку в сторону и уставился на деда Мотю.

      – Это я не ей орал. И не топтал, а просто пробегал в сторону пруда. Слушай, товарищ старший лейтенант, ну что ты вот прицепился? Бык нашелся? Нашелся. Все. Закрывай дело и отчитывался об отличной работе. Скорее всего, кто-то хреново за скотиной смотрит. Не углядели за Лютиком. А тот по округе