Карманный аквариум. Марго Штефман

в карманы. Рукава толстовки засучил. На руке часы. На плече рюкзак. Я боюсь его! Боюсь! И тянет. Как магнитом. Господи. Помоги!

      Он открывает передо мной дверь. И берёт снова за руку. Большая. Тёплая. Крепкая. Уверенная. Идём по залитой солнцем Москве. У него широкий шаг. Семеню за ним. От быстрой ходьбы волосы подскакивают. Платье короткое развевает тёплый ветер. Жарко.

      Разгорячилась от вина. И от взглядов этих.

      – Подожди…Мне жарко. Кофту сниму. – я останавливаюсь.

      Снимаю сумку через плечо. И пуловер через голову. Платье чуть задралось. Чувствую его взгляд на своих ногах. Обжигает. Платье короткое очень. Чем я думала, когда такое надевала? Но ведь знаю, как мужчинам нравятся мои ноги. Хотела сама ему понравиться. Чего теперь жалеть об этом.

      Он тоже снимает медведя. Остается в белом поло с коротким рукавом. Я вижу его руки. Крепкие бицепсы. Раньше такие видела только в журналах. Айтишник-то дрищ.

      Мне неловко. Так, в открытую, на него пялиться. Но взгляд не могу оторвать. Это сильнее меня. Он ведь всё понимает…

      У него внучка, Марго! Одумайся.

      Но не могу!

      Я в теле девочки, далекой от себя и близкой к нему. Меня как будто зашили в ту, чужую девочку. Не могу связанно говорить. Связанно могу только письменно, но, если возьму листок и карандаш, подумает, ненормальная.

      Подглядываю за ним в плохо простроченный шов тела этой чужой девочки. Испытываю назойливое любопытство. Очень точное слово: «любо» и «пытство». Вспоминаю о Венике. Он уже проснулся, позавтракал, работает, а у меня какая-то другая жизнь. Стараюсь не думать о том, за что может стать стыдно…Но, кажется, поздно.

      Мы зашли в Дом-музей и купили два билета.

      Квартира №50 располагалась на четвёртом этаже, и пока мы поднимались по лестнице, со всех сторон на нас смотрели булгаковские персонажи с разрисованных стен.

      – Ты знаешь, милая, что Сталин смотрел в МХАТе «Дни Турбиных»^[3] пятнадцать раз?

      Я качаю головой. Ведь из всей фразы я услышала только слово «милая». Мы примкнули к экскурсоводу. Володя какие-то вопросы ему задает. Я просто плыву. Я не здесь. Думаю о том, что выглядим мы максимально пошло. О том, что о нас подумают. О том, что у него в рюкзаке бутылка вина за двадцать четыре тысячи. А на руке – часы за миллион. И о том, что не по Сеньке шапка. Иди домой, Марго! Извинись и иди. Почему ты тормозишь?

      Суббота. Но в музее мало народу. Москвичи разбрелись по дачам. И мои родители там, поэтому могу гулять хоть до вечера. Но нет! Разве можно это?

      Экскурсия закончилась.

      Спускаемся вниз. Одни по лестнице. Никого больше. Так странно.

      Вдруг он меня рукой останавливает. Прямо в лестничном пролёте. Своим телом будто бы в угол задвигает. Я чувствую от него электрический разряд. Прижимает меня к стене. Прямо под портретом Булгакова. Обеими руками берёт мое лицо. Я смотрю ему в глаза, не моргая. И вижу что-то безумное в его прозрачных глазах, но не могу точно описать. Словно умоляет меня о чем-то.

      И он…Наклоняется…Целует.

      Как он меня целует!

      Минуту.

      Две.

      До пульса под 150.

      До дрожи икрах.

      До