Ну, пожалуйста, будь моей. Амир Каримуллин

– Вильдан замялся. – Ну он орал, я нечаянно.

      – Это я орала, а в следующий раз не лезь, ладно? – сказала она строго и повернулась в сторону дома. И зачем она так сказала? Ведь могла по-другому, и разговор продолжился бы.

      – И убивать будет, не лезть?

      – Ну и ладно, пускай! – произнесла она мягче, чтобы загладить предыдущее строгое высказывание.

      – Ну такая красота и пропадет.

      Лена вдруг быстро повернулась, что аж ударила слегка запястье, но лишь только наморщила нос. Она заметила, как он неуклюже крутил головой, чесал шею.

      Когда долгое время внутренние цветы не распускаются, то довольно одного слова или взгляда, чтобы земля пробудилась и ростки потянулись к солнцу.

      Она вдруг вспомнила, о чем говорила Галя, стало тяжело дышать, покраснела. Теперь Лена боролась с зазорными мыслями, пытаясь отогнать их, словно мусор. И пока она была в своем собственном мире, услышала еще один комплимент, который вернул ее на землю.

      – Ну, ты тут сажаешь цветы. Если ты, ну с тобой что случись, кто будет, ну ты понимаешь… ну растить.

      Лена видела, что каждое слово ему давалось с трудом. Он будто рубил киркой по камню, пытаясь сотворить плюшевого мишку для нее. Ведь не это он хотел сказать, другое.

      И незримая нить протянулась между ними.

      Она чувствовала, как слабеет ее воля, как она перестает контролировать себя. И она мысленно пнула себя и одернула. Лена не хотела его подпускать близко, ведь там он может сделать все что угодно: растопит ее, как лед в теплых ладонях, потом соберет и выпьет ее полностью. Допустить такое? Да-а никогда. Ни один ее жест не был двусмысленным, она чопорно развернулась, пошла к двери и через секунду скрылась из виду.

      3

      Теперь ему есть для кого писать, для кого стараться, для кого зарабатывать миллионы от продажи книг. Только для нее одной.

      Вильдан стоял на крылечке дома, и ему хотелось танцевать. Жаль, что ее нет рядом. Он бы зажал розу зубами, подошел к ней в строгом смокинге и зачесанными назад волосами. И они закружились бы по деревянному полу, как по паркетному, ее красное платье с каждым быстрым движением развевалось бы, оголяя щиколотки и черные туфли. Под конец их страстного танца он бы наклонил ее назад, чтобы ее волосы коснулись пола… Их взгляды встретились бы, дышать пришлось бы в унисон, и все слилось бы воедино: мысли, чувства, восторг, тела… И в черном небе повис бы салют, с желто-красно-белыми лучиками.

      «Я буду великим писателем – для тебя», – с этими мыслями он зашел домой.

      Настроение его резко упало, ведь из зала доносились звуки телевизора. Мать пришла, а почему так рано? Еще ведь девяти нет. Наверное, опять отпросилась. Он не любил писать, когда дома кто-то находился. Полет фантазии, который нужен был для творческого человека, куда-то исчезал, хоть что делай, а муза будто убегала к маме под подушку и не выходила, пока он не оставался один.

      Но ладно, все писатели претерпевали муки, и он должен через это пройти. Вильдан скользнул мимо дивана, где она лежала под одеялом, в ее очках отражался маленький экран