Кириньяга. Килиманджаро. Майкл Даймонд Резник

дня она не ест и не пьет, а лишь неподвижно сидит в хижине моей жены. – Он помолчал. – Кто-то другой наложил на нее таху. Если это не ты, возможно, тебе удастся снять его.

      – Она не ест и не пьет три дня? – повторил я.

      Он кивнул.

      – Я проведаю ее, – и, поднявшись, я последовал за ним к деревне. Когда мы пришли в бома Нджоро, он подвел меня к хижине своей жены, вызвал из нее встревоженную мать Камари и отошел, пока я заглядывал в хижину. Камари сидела у стены, подтянув колени к подбородку, руками обхватив тонкие ножки.

      – Джамбо, Камари, – поздоровался я.

      Она посмотрела на меня, но ничего не сказала.

      – Твоя мать тревожится за тебя, а отец говорит, что ты отказываешься от пищи и воды.

      Она снова не ответила.

      – Кроме того, ты не сдержала обещания прислуживать в моем бома.

      Тишина.

      – Ты что, говорить разучилась? – спросил я.

      – Женщины кикуйю не должны разговаривать, – ответила она горько. – И не должны думать. Им только и положено, что вынашивать детей, готовить, собирать хворост да пахать на полях. Им нет нужды думать или говорить, чтобы заниматься всем этим.

      – Ты настолько несчастлива?

      Ответа не последовало.

      – Послушай меня, Камари, – медленно проговорил я. – Я принял решение на благо Кириньяги и менять его не буду. Как женщина племени кикуйю ты должна жить согласно нашим традициям. – Я выдержал паузу. – Однако и кикуйю, и Эвтопический Совет не лишены сострадания по отношению к отдельному человеку. Любой член нашего общества может покинуть его, если пожелает. Согласно хартии, которой дана нам во владение эта планета, тебе надо лишь отправиться в место, именуемое Космопорт, а корабль Техподдержки заберет тебя и доставит в указанное тобою место.

      – Я знаю только Кириньягу, – ответила она. – Как я буду выбирать новый дом, если мне запрещено узнавать про другие места?

      – Не знаю, – признал я.

      – Я не хочу покидать Кириньягу! – продолжала она. – Тут мой дом. Тут мой народ. Я из племени кикуйю, не масаи, не европейка. Я буду рожать детей своему мужу и работать у него в шамба; я буду собирать для него хворост, готовить ему пищу, ткать полотно для его одежды; я уйду из шамба моих родителей и буду жить в семье мужа. И сделаю это без малейших сожалений, Кориба, если ты только позволишь мне научиться читать и писать.

      – Не могу, – с грустью ответил я.

      – Но почему?!!

      – Кто самый мудрый из знакомых тебе людей, Камари? – спросил я.

      – В деревне нет мудрее мундумугу.

      – Тогда ты должна довериться моей мудрости.

      – Но я чувствую себя как тот карликовый сокол, – в ее голосе слышалась печаль. – Он провел жизнь, мечтая о том, как будет парить высоко на крыльях ветра. А я мечтаю увидеть слова на экране компьютера.

      – Ты совсем непохожа на сокола, – возразил я. – Ему не давали быть таким, для чего он был создан. Тебе же не дают стать той, кем быть не положено.

      – Ты не злой человек, Кориба, – грустно сказала она. – Но ты неправ.

      – Даже