Кириньяга. Килиманджаро. Майкл Даймонд Резник

с Вамбу.

      – А из-за чего они ссорятся?

      – Из-за всего. Кто будет носить воду, штопать мою одежду, чинить крышу моей хижины. – Он помолчал. – Они даже спорят, в чью хижину я должен прийти ночью, как будто мое мнение в этом деле никого не волнует.

      – А насчет идей они не спорят? – спросил я.

      – Идей? – не понял он.

      – Которые можно почерпнуть из книг.

      Коиннаге рассмеялся.

      – Они ведь женщины, Кориба. Зачем им идеи? – Он помолчал. – Да кому из нас вообще нужно особо задумываться?

      – Не знаю, – уклончиво ответил я. – Я просто спросил.

      – Ты чем-то встревожен, – отметил он.

      – Должно быть, виной тому помбе, – сказал я. – Я старик, а напиток, похоже, слишком крепок для меня.

      – А все потому, что Кибо не слушает, когда Вамбу говорит ей, как варить помбе. Наверное, мне все же следует отослать ее. – Он посмотрел на Кибо, прошедшую мимо с вязанкой хвороста на гибкой, сильной спине. – Но она так молода и красива. – Внезапно взгляд его обратился к деревне. – Ага! Старый Сибоки наконец-то умер.

      – Откуда ты знаешь? – спросил я.

      Он указал на поднимающуюся к небу тонкую колонну дыма:

      – Вон жгут его хижину.

      Я взглянул в том направлении.

      – Это не хижина Сибоки, – возразил я. – Его бома западнее.

      – Кто же еще из стариков или больных мог умереть в нашей деревне? – спросил Коиннаге.

      И внезапно я понял, как понимал, что Нгаи восседает на Своем троне на вершине священной горы – я понял, что Камари мертва.

      Я максимально быстро направился к шамба Нджоро. Когда я пришел, мать Камари, ее сестра и бабушка уже пели погребальную песнь, а по их щекам катились слезы.

      – Что случилось? – спросил я у Нджоро.

      – Почему ты спрашиваешь, когда ты лишил ее жизни? – с горечью ответил тот.

      – Я не лишал ее жизни, – сказал я.

      – Разве не далее как сегодня утром не ты пригрозил наложить на нее таху? – не унимался Нджоро. – Вот ты его и наложил, и теперь она мертва, а у меня осталась только одна дочь, за которую я могу получить выкуп, и мне пришлось сжечь хижину Камари.

      – Кончай тревожиться о выкупах за невест и хижинах и скажи мне, что случилось, иначе ты узнаешь, что такое проклятие мундумугу! – напустился на него я.

      – Она повесилась в хижине на полосе буйволиной кожи.

      Пять соседских женщин появились в шамба Нджоро и присоединились к погребальной песне.

      – Она повесилась в своей хижине? – переспросил я.

      Он кивнул:

      – Она могла бы повеситься на дереве, чтобы не осквернять хижину. Тогда я мог бы и не сжигать ее.

      – Помолчи! – велел я, стараясь собраться с мыслями.

      – Она была не такой дурной дочерью, – продолжал Нджоро. – Почему ты проклял ее, Кориба?

      – Я не налагал на нее таху, – ответил я, сомневаясь, что говорю правду. – Я лишь хотел ее спасти.

      – Так чье же колдовство сильнее твоего? – в испуге спросил он.

      – Она нарушила закон Нгаи, –