Фантом Я. Ольга Устинова

из девятой!

      Редко подходила Марья Павловна к окну. Марья Павловна не хотела себя травить. Марья Павловна берегла себя для ребенка. Марья Павловна не верила, по развившейся у нее склонности не доверять миру за окном, что кто-нибудь ее покричит: «Ма-а-рья!».

      Иногда Марья Павловна, делая вместе со всеми круги по коридору, прислушивалась, вопреки приказанию самой себе не прислушиваться. Нет, не раздавалось ее имени ни в дне, ни в ночи.

      Однако в совсем позднее время, когда оставалось мало времени для сна и меньше шансов на длинные переживания, что всех, казалось – целую больницу, зовут, а ее нет, Марья Павловна рисковала подойти к окну, чтобы полюбоваться и наслушаться, как зовут других.

      Было на что порадоваться. Вопреки всем больничным правилам раздавались крики даже ночью:

      – Лариса-а-а! Руденко-о!

      – Лида! Алексеева из седьмой! – это на случай, если Лиды из седьмой в палате в этот момент нет, то кто-нибудь из скучающих у окна услышит и сбегает в коридор за Лидой, бросится звать того, кого зовут, чтобы в седующий раз бросились искать ее.

      Марья Павловна подошла поболеть. И те две женщины, стоявшие у окна, сказали:

      – О, только что кричали «Марья»!

      Марья Павловна стукнулась лбом в окно. Темнота майского вечера встретила глаза Марьи Павловны и отгородила от мира за окном бархатным занавесом. Марья Павловна видела только свой собственный лоб в затушеванном стекле. Марья Павловна рвалась сквозь стекло увидеть, разобрать, что происходит в палисаднике. Но ни звука не доносилось со двора. На редкость, как вымерло.

      Марья Павловна сказала тем, кто ее взбудоражил:

      – Вам показалось. Да и мало ли Машек.

      Как много раз, и десять, и пятнадцать лет спустя, слышала Марья Павловна за окном судьбы желаемое до косточек и действительно тогда прозвучавшее, как потом от коварной свекрови выяснилось, и к ней обращенное:

      – Ма-а-рья!

      Марья Павловна отошла от окна и приняла решение после родов в квартиру свекрови не возвращаться, а ехать к себе домой.

      Утром Тимку увезли. Тимка карабкалась на больничную каталку и хохотала. Подмигивала Марье Павловне – «Увидимся, клуша», «Я к тебе первая приду».

      Марья Павловна улыбалась: «Осторожней, Тимка, тебе на операцию. Я тебе напишу в твое новое отделение».

      Нянечка унесла вещи. Пакет с Тимкиными тряпками и Тимкиной дыней.

      Уехала Тимка. Не было Тимки. Была Марья Павловна. И была как одна. Палата дышала тяжелым духом, и это Марья Павловна ощущала теперь особенно болезненно.

      В три часа дня появилась молодая палатная врачиха с запоздалым обходом. На ее белом колпаке было свежее кровавое пятнышко. Только что после операции.

      Марья Паловна и другие заголосили: «Ну как?» Все любили веселую Тимку.

      Молодая врачиха с пятнышком ответила:

      – Родился очень красивый мальчик.

      Марья Павловна спросила:

      – Разве может маленький родиться красивым?

      Она сказала:

      – Такое случается.

      У Марьи Павловна