Антислова и вещи. Футурология гуманитарных наук. Алексей Нилогов

номинации (например, номинации, одна из которых именует – не – именуя, а другая – не – именует – именуя, – то, что отсутствует). Антиязыковое пространство бытия включает в себя автореферентную номинацию, именующую вещи их вещественным способом, то есть тавтологическим аутентичной номинации, но вторичной в своей истинности88.

      Бессмысленные галлюцинации не претендуют на воплощение подлинной бессмыслицы в обход языку истины, на котором эволюционирует естественный язык посредством телепатизации (утончение распознавания вариабельных сигналов от адресанта к адресату), а являются ностальгическими следами по бессмысленному: если бессмыслица неденоминабельна, то её номинация бессмысленна в точном значении этого слова, а именно – как бессмысленное именование в отношении самого себя; антиязыковая материя (для потенциалологизмов): «Силы ассоциации, действуя с разной напряжённостью, на разных расстояниях и разными путями, соединяют слова, «действительно присутствующие» в дискурсе, со всеми другими словами лексической системы, независимо от того, обнаруживаются ли они как «слова», то есть относительные вербальные единицы, в том или ином дискурсе. Эти силы взаимодействуют со всей совокупностью лексики посредством синтаксической игры и, по крайней мере, посредством тех составных единиц, из которых складывается то, то образует так называемое слово. Например, «pharmacon» уже состоит в связи не только со всеми словами из того же самого гнезда слов, но и со всеми значениями, образованными на основе того же самого корня. Текстуальная цепочка, которую нам теперь следует выявить, не является поэтому попросту «внутренней» по отношению к платоновской лексике. Но, выходя за пределы этой лексики, мы хотим не столько нарушить – законно или по праву – какие – то пределы, сколько навлечь подозрение на само право эти пределы устанавливать. Одним словом, мы не считаем, что существует строго определённый платоновский текст, замкнутый сам на себя, обладающий своим внутренним и своим внешним. Конечно, это ещё не означает, что он расплывается во все стороны и что его можно было бы полностью растворить в недифференцированной общности его стихии. Однако при условии, что связи определяются строго и осторожно, мы должны получить возможность высвободить скрытые силы притяжения, связывающие присутствующее в тексте Платона слово со словом, отсутствующим в нём. Подобная сила, если принять во внимание систему языка, не могла не воздействовать на письмо и на чтение этого текста. При рассмотрении такого воздействия упомянутое «присутствие» той относительной вербальной единицы, которой является слово, не являясь, конечно, абсолютной случайностью, не заслуживает никакого внимания, то есть не образует предельный критерий исследования и конечную точку отсчёта» (Деррида89).

      Телепатическая прогрессия (рост дистинкций) естественного языка должна вести по направлению естественного антиязыка, который

88

Ср.: Ж. Деррида: «Итак, оппозиция mnémè и hypomnésis должна управлять смыслом письма. Скоро нам станет ясно, что эта оппозиция образует систему вместе со всеми важнейшими структурными оппозициями платонизма. Следовательно, на границе этих двух понятий разыгрывается не что иное, как главное решение философии, то самое решение, посредством которого она учреждается, поддерживается и заключает в себя противоположное ей основание.

Граница между mnémè и hypomnésis, между памятью и её дополнением, оказывается более чем тонкой, не просто проницаемой. И с той и с другой стороны от этой границы речь идёт о повторении. Живая память повторяет присутствие eidos’a, а истина также является возможностью повторения в воспоминании. Истина открывает eidos или ontôs on, то есть то, что может быть сымитировано, воспроизведено, повторено в своём тождестве. Но в анамнезийном движении истины то, что повторяется, должно в повторении представляться в собственном виде, как то, чем оно является. Истинное повторяется, оно есть повторение в повторении, представленное, присутствующее в представлении. Оно не есть повторяющее повторения, означающее означивания. Истинное – это присутствие означаемого eidos’a.

Так же как диалектика, развёртывание анамнеза, так и софистика, развёртывание гипомнеза, предполагает возможность повторения. Но на этот раз оно оказывается на другой стороне, на другой поверхности, если так можно сказать, повторения. И означивания. Повторяется именно повторяющее, подражающее, означающее, представляющее, при случае – в отсутствие самой вещи, которую они, как кажется, повторяют, причём без психического или мнезийного одушевления, без живого напряжения диалектики. Итак, письмо должно оказаться данной означающему возможностью повторять только самого себя, машинально, без души, которая живёт, чтобы поддерживать его и опекать его в его повторении, то есть повторять так, что истина уже нигде не представляется» (Деррида Ж. Диссеминация / Пер. с франц. Д.Ю. Кралечкина. – Екатеринбург: У–Фактория, 2007. – 608 с. – (Серия «Philosophy».) – С. 139–140).

89

Там же. С. 164–165.