Антислова и вещи. Футурология гуманитарных наук. Алексей Нилогов

которым, наконец, оно всё же постигается; обратно – между этим чистым постижением и нагромождением эмпирии, беспорядочным накоплением содержаний, грузом опыта, не дающегося самому себе, безмолвным горизонтом всего того, что предстает в зыбкой протяжённости не – мысли. Будучи двуединством эмпирического и трансцендентального, человек является, таким образом, местом непонимания – того самого непонимания, которое постоянно грозит затопить мысль её собственным небытием, но в то же время позволяет мысли собраться в целостность на основе того, что от неё ускользает. Именно по этой самой причине необходимость трансцендентальной рефлексии в её современной форме вызывается в отличие от Канта не существованием науки о природе (в противоположность постоянной борьбе и сомнениям философов), но безмолвным, хотя и готовым вот–вот заговорить, как бы пронизанным подспудно самой возможностью речи, существованием того непознанного, которое беспрестанно призывает человека к самопознанию. Теперь уже вопрос не в том, как же, собственно, опыт природы допускает необходимые суждения, – но в том, как человек может мыслить то, что он не мыслит, как, безмолвно вторгаясь, он занимает то место, которое от него ускользает, как: он оживляет каким–то застылым движением тот свой облик, который упрямо предстаёт перед ним как нечто внешнее? Как может человек быть той жизнью, чьи сплетения, биения, скрытая сила выходят далеко за пределы того опыта, который ему непосредственно дан? Как может человек быть тем трудом, требования и законы которого давят на него как внешнее принуждение? Как может он быть субъектом языка, который образовался за тысячелетия до него и без него, система которого от него ускользает, смысл которого почти непробуден в словах, лишь на мгновение освещаемый его речью, и вовнутрь которой ему поневоле приходится помещать своё слово и мысль, будто им только и под силу, что оживлять на какое–то время отрезок этой нити бесчисленных возможностей? Это четырёхкратный сдвиг кантовского вопроса: речь идёт уже не об истине, но о бытии; не о природе, но о человеке; не о возможности познания, но о возможности первоначального непонимания, не о необоснованности философских теорий перед лицом науки, но об охвате ясным философским сознанием всего того мира необоснованного опыта, где человек не узнаёт себя11.

      Наконец, в языковой проекции человеческое поведение проявляется в своей нацеленности на высказывание чего–то, и все, даже самые незначительные человеческие жесты, вплоть до неосознанных механизмов и ошибок, получают смысл; всё то, что окружает человека – объекты, ритуалы, привычки, речь, – вся эта сетка следов, которую он оставляет за собою, складывается в связный ансамбль, в систему знаков. Таким образом, эти три пары – функция и норма, конфликт и правило, значение и система – целиком и полностью покрывают всю область познания человека12.

      Дело в том, что вся современная эпистема, образовавшаяся

11

Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. С. 343–344.

12

Там же. С. 376.