Похвалы из-за грани (цы). Татьяна Ретивова

раз взошла и упала,

      не выдержав притяжения.

      Благую весть без сигнала

      ни я, ни она не узнала.

      В утраченной вести осталось

      пророчество без исхода,

      и рифма до перевода

      смысла в несущую кость.

* * *

      Здесь нет слов для того, что бывало

      вылезало как скользкое сало

      из-под острого лезвия ножа,

      каждую ниточку бережа.

      Я толкую одна наизнанку

      Вашу суть наизусть, спозаранку.

      Время беременное мчится как слон.

      Затруднились послать Вы поклон.

      И застыла в тени исподлобья

      как ваш «А-а-ах» озаренный надгробием

      моя траурная рифма в летах.

      Самая волчья из всех росомах.

      И поэтому волей, неволей

      переход наверстаю я с болью,

      с языка на язык я другой,

      троекратно задев ретивое.

Киев, 25–29 декабря 1998

      Мечта белуги

      …Двадцать первый век встретить в Москве.

          Где еще место быть такому времени?

              Всякая тварь Божья делима на две,

              а Ноев ковчег из другого племени.

          Одно затмение затмилось другим

              полушарием. Метафора изгнана

                шляпой метонимией, одним

              свидетелем зловещим. О Осанна!

          Где же эти несчастные монголы?

              На склоне скалы века сотвори

               себе кумира. Ninеveh. Не ври.

      А король то голый, а король то голый.

          Пифия над углями гексаметров

      склонившись, увиливает строфами

          как некий boustropheron с рогами

                по межам соток, гектаров.

      Ах акры, акры, акры! Ничего не помню

          о своем апокрифическом житие.

            То бишь было, гришь? Где

          неизмеримо бесконечное авеню

      Des Champs Elysees, de Hache, des Martyrs.

              Sur la rive gauche, a pleine vue…

          je me souviens de tes paroles plus pire

              que notre non-amour, mal entendu.

      Дай-ка половинку апельсинки,

      сказала она, молодая жена, мать моя,

              circa 1954, полвека назад.

            -синка, синяки, синенькие

           как васильки, моим глазам

      увидевшим так рано эти раны....

      Невостребованное своими устами

           вторю грамматику страны.

      Новый век, новый мир, война —

      первая, война – вторая. Удел.

      Метафора делит мозг с наследником

          метонимии, кепкой усатой.

       Вождь не успел убыть, помре,

               как я зачалась на брегах

                         Ху-ху-ху-ху-дзона.

                              Причем тут Гу?

         И выплеснулась по-белужьи

          в недрах токсической реки.

          Huso, huso. Дайте мне моря

      широкого, белобокого. Плавники

           мои округленные скользят

         по Гудзону в поиске Исхода.

      Бушует ураган «Hazel». Изъят —

       а из утробы наконец-то в две-

      надцать