Сестры Карамазовы. Андрей Шилов

туч, скользнул по стеклу, упал на подоконник и, окунувшись в заросший зеленью безрыбный аквариум, бесноватыми зайчиками заиграл в хрустальных глазках Бимки.

      Анна Павловна насторожилась, с болью в сердце вспомнив минувшую весну и три страшных дня, проведенных у холодных дверей реанимации. «Может, напрасно?» – промелькнуло у нее в голове. – «Ведь не забыл же тот фильм…»

      Лес коротким эхом повторил несколько раз:

      не надо… не надо…

      И замолк. А была весна. И капли неба на земле.

      И было тихо-тихо.

      Так тихо, будто и нет на земле никакого зла.

      Но… Все-таки в лесу кто-то выстрелил.

      Кто? Зачем? В кого?

      Трижды выстрелил…

      Может быть, кто-то из охотников зарыл собаку…

      И ей было три года…

      Весь этот вечер Анна Павловна проплакала, слушая, как Гаврик возится со своим долгожданным пушистым товарищем. К полуночи она заснула неспокойным, чутким сном. Сквозь его зыбкую пелену Анна Павловна почувствовала, как в комнату вошел Гаврик, шепнул что-то доброе Бимке, поставив коробку рядом с кроватью, и забрался к ней под одеяло. Затем поудобнее устроился на подушке, чуть мокрой от слез, и долго еще гладил густые материнские волосы, пахнущие одиночеством и дешевым детским шампунем.

      Ощутив тепло, исходящее от сынишки, Анна Павловна, наконец, провалилась в глухую ночную бездну.

      И приснился ей удивительный, но пугающий сон.

      Будто с белого облачка сорвалась тоненькая радужная гусеница. Но вот это уже не гусеница, а она, Анна Павловна, а рядом – ее Гаврик. Но нет, и не Гаврик вовсе – юный Каракалла, с любовью и мольбой взирающий на нее. Обняла она сына своего, прижала к горячей груди, но вместо слов мудрости стон страсти вырвался и превратился в гром. Помрачнело в небесах – это прекрасная дева с окровавленным отроком спустились в Низейскую долину, всю в золотых соснах и сверкающих елях.

      – Кто вы? – спросила Анна.

      – Я женщина, как ты. Имя мне – Кибела, – ответила ей грозная богиня богинь.

      – Я мужчина, как ты, – ответил ей окровавленный отрок. – Аттис мое имя, сын Кибелы. Но сегодня я супруг ее.

      Анна затрепетала, устыдившись наготы своей пред ликами Вечности.

      – Не бойся, Юлия, – сказал ей Аттис. – Благословенна ты отныне во веки веков, да святится имя твое!

      – Меня зовут Анна, Анна Лосева, – едва прошептала, и сон развеялся. Гаврик безмятежно спал, с головой зарывшись в каракулевое одеяло. Жаркий пот съедал все ее тело, жутко хотелось пить. Она осторожно встала с постели, – «Какая еще к черту Юлия!» – тихонько открыла холодильник и, утолив жажду леденящим квасом, улеглась было вновь. Но, вспомнив о Бимке, поднялась, заглянула в его уютное гнездышко и, убедившись, что с ним все в полном порядке, юркнула в кровать.

      И сон поглотил ее.

      – Анна Павловна, я возмущена вашим равнодушием по отношению к сыну! Разве вас не волнует его нездоровая привязанность к этой бессловесной дряни? –