Место для жизни. Селим Ялкут

Звонит перед сном по привычке

      И слышит от лучшей подруги упрек:

      – Почему я должна узнавать твои новости

                                                            от косметички?

      Осень в Хайфе

      Лихтенштейнам

      Черепаха, шагающая по дну пустого бассейна,

      Размеренно и упрямо, как заведено у черепах,

      Напоминает настойчиво и откровенно,

      Что осень случается даже в райских садах.

      Что прогнозы погоды, как странности отношений,

      Уже отмеряны и предсказаны небесами,

      Составлены предельно точно и достоверно,

      Как поминальный список, спрятанный за образами.

      Что уже приготовлено, но еще не надето

      Платье из ранних сумерек и багряной листвы,

      Что долги пересчитаны. И на смену лету

      Наступает время ясности и простоты.

      Русские в Израиле

      Наши бывшие, перебравшись в США, Канаду, Германию, любят рассказывать о бывшей стране проживания со снисходительной иронией. С теплом или без. Нейтральная эмоция. Приятно подтвердить свой выбор. Сравнивают, как правило, с американцами. Те ближе к идеалу…

      А самих русских это как бы не касается. Ездят, осматриваются, осваиваются. В Израиле разных можно встретить.

      … – По ихним меркам это называется алкоголизм. – Говорит дама в черных рейтузах и развевающейся фиолетовой накидке. – Вот это – алкоголизм? Мне смешно. Коля, глянь. – Поднимает над головой три бутылочки из-под Карлсберга, надетые на растопыренные пальцы. – Ох, не дай бог, чтобы я так пила.

      – Что ты, Лидочка. – Пугается краснощекий добродушнейший усач. – А мне как тогда? – Уходят, взявшись за руки. Видно, им хорошо вдвоем и выглядят убедительно. Даже со стороны душа радуется. Ветрено, осень подступает, но погода пока держится. Наверху в парке громко ссорятся пенсионеры-доминошники. Сплошь наши, а то какие же. – Молчать. – Рвется старческий голос. – Я прошу ма-алчать…

      …В Иерусалиме, в подвале дома под мраморной лестницей, там, где в мирных строениях складывают дворницкий инвентарь, открывается вход в пещеру, одну под другой. Евангельские святыни. Встречает ловкий, привязчивый малый, сочится гостеприимством. Мазнет лоб, приподняв козырек от солнца. Если не вознаградить, гостеприимный меняется невероятно, и презирает искренне, со всей полнотой натуры.

      Нижняя пещера за поворотом, накрыта каменной толщей, иконы в нишах. Русская паломническая группа топчется, толпится у образов. Места мало.

      – Поднимаемся, поднимаемся. – Подбадривает втиснутый в угол гид. Места, действительно, мало, но торопит уж слишком по-хозяйски.

      Люди уходят неохотно. Остаются забравшиеся сюда самостоятельно. Впрочем, не только.

      – Вы, вы. – Подсказывает зоркий чичероне. – Да, да. Я очень прошу. Вы всех задерживаете. Не прикидывайтесь американцем. Я сам из цэрэу. Я вас вижу.

      …Наши люди плотно осели на берегу Мертвого моря. На лавочках под навесом общаются немолодые дамы. Добираются сюда на автобусе, сговорившись заранее, сразу на весь день. Ведут неторопливый разговор, вспоминают, например, Кишинев.