У Мирона был Colt's. Наталья Булычева

либо что-нибудь на голову упадёт, либо докопаешься до какой-нибудь мерзости!» На эту трусливую мысль внутренний враг Тимофеечкина ответил ему так: «Права была Зойка, ты действительно слабак и плакса!» Пацанчик рассвирепел от таких слов, прозвучавших в собственной голове, и принялся с ожесточением очищать себе путь к входу, резко швыряя дедово барахло по разные стороны от себя. В основном попадались мешки со старым вонючим шмотьём, коробки с посудой и тяжеленные, перевязанные грубой верёвкой стопки книг, газет и журналов. Дальше вглубь стала мешаться детская коляска, полная пустых бутылок из-под водки и кефира.

      А потом какая-то низенькая деревянная кровать. Нет, не кровать… А что это? Что? Горб?! Гроб!» – пронзила мозг страшная догадка. «Мама! Мамочка!» В голос заорал Тимофеечкин, окончательно теряя остатки самобичевания. «Помоги, мамочка! Мама! Мама!» Зарыдал перепуганный насмерть мальчуган и обмочился…

      Он ведь был ребёнком тепличным. Любящие зажиточные родители ограждали своего болезненного сынишку от всяких невзгод и кошмаров этой жизни. Самая большая его беда заключалась в каждодневных ссорах с сестрой. И потому даже такая, по сути, обычная вещь, как гроб, напугала подростка до чёртиков.

      С того дня Мирон начал заикаться. Нельзя сказать, что тому послужил причиной непосредственно гроб. Но стресс, который пережил мальчик за столь короткий период времени, когда сначала испугался пожара, который может произойти по его вине, потом высоты на крыше, потом, когда едва не упал и не разбился насмерть, потом эта непонятная вонь и пугающие тряпки, и наконец этот горб! Всё это в совокупности сделало и без того не отличающегося богатырским здоровьем Мирона Тимофеечкина ещё и заикой на всю жизнь.

      Зойка ожесточилась ещё сильней. И с тех пор стала дразнить и задевать брата по вообще по-каждому пустяку. Сама будучи гром-бабой она очень комплексовала из-за своего избыточного веса, и в душе считала себя уродиной. Но вслух почти никогда этого не говорила. А срывала свою злость на чадушком брате. Каждый день обзывала несчастного дохляка и передразнивала его заикание…

      ***

      То, что с чердака можно выйти через дверь, Мирон лишь предполагал. Но ведь не исключено, что отсюда можно слезть лишь через отверстие в полу по лестнице, в таком случае дела мальчика обстояли бы ещё хуже, чем он думал на данный момент, ведь чердак был битком забит старьём, и разгребать его, ища малозаметный люк, было бы ещё сложнее, чем добраться до двери. Хотя вероятность того, что она не заперта, близка к нулю. Мальчик понимал это и не мог унять слёз. Отчаяние лишало его последних сил, и он рыдал, забившись в дальний угол от гроба, преграждавшего ему путь. Дрожь в его теле то и дело менялась на судороги. Бедняга почти не осознавал себя, находясь в аффекте, но даже в таком состоянии ему было стыдно за мокрые штаны. Время шло, мальчишка успокоился. Тьма, накрывшая бардак чердака вместе с самим Мироном, поначалу показалась ему спасительной. Но ровно до того момента, пока слух не начал улавливать шорохи.