Император для легиона. Гарри Тертлдав

испекут немало пирогов с начинкой из птичьего мяса. После этого птицы не подпустят к себе людей ближе чем на пятнадцать шагов.

      Бродяги и нищие все еще толпились на краю рынка, хотя наиболее здоровые и крепкие из них уже исчезли искать пристанища в более безопасном месте. Широким жестом Муниций подал милостыню тощему седобородому мужчине, у которого не было левой ноги. Калека стоял у раскрытой двери таверны.

      – Ты дал ему золотой? – с удивлением спросил Марк, когда увидел, что солдат достал маленькую монетку вместо большой бронзовой, которые чеканили в Видессосе.

      – Эти так называемые деньги, выпущенные чертовым Императором-чиновником Стробилосом, ничего не стоят, так много в них меди.

      Дед Ортайяса – Стробилос – был Императором, пока Маврикиос Гаврас не сбросил его с трона четыре года назад. Монеты, выпущенные при его правлении, были настолько плохими, что побили все рекорды фальшивомонетчиков – «золотые» Стробилоса стоили чуть больше медяка. Муниций бросил калеке монету, и тот подхватил ее на лету. Настоящее это было золото или нет, но такая милостыня была более щедрой, чем ему обычно подавали. Нищий наклонил голову и поблагодарил римлян – в его видессианской речи слышался сильный васпураканский акцент. После этого он спрятал монету за щеку и направился в ближайшую винную лавку.

      – Надеюсь, старик повеселится на славу, – сказал Муниций. – Похоже, он не слишком-то крепок.

      Скавр внимательно посмотрел на легионера. Муниций всегда напоминал ему Гая Филиппа, посвятившего всю свою жизнь армии и приобретшего за годы службы несколько однобокий взгляд на жизнь. Однако у молодого легионера не было многолетнего опыта, который позволял старшему центуриону оценивать вещи трезво, без преувеличений, и эта реплика мало походила на то, что говорил Муниций обычно.

      – Если ты хочешь увидеть Ирэн так же сильно, как она тебя, – с улыбкой обратилась Хелвис к Муницию, – то ваша встреча и правда будет счастливой. Она все время говорит только о тебе.

      Темнобородое крестьянское лицо Муниция расплылось в улыбке, скрасившей его жесткое выражение.

      – Правда? – спросил он с непривычной застенчивостью в голосе, удивленный, как пятнадцатилетний мальчишка. – Последние несколько месяцев я много думал о том, какое это счастье – остаться в живых.

      И он умчался к Ирэн в маленький дом, где они с Хелвис снимали комнату. Марк понял, откуда у Муниция этот внезапный всплеск добрых чувств к людям. В своем роде Марк даже немного завидовал ему. Хелвис была прекрасной женщиной, пылкой и страстной, чудесным, умным другом, но трибун не ощущал в себе той волны счастья, которая захлестывала Муниция. Конечно, он тоже был счастлив, но совсем по-другому. «Ну что ж, – сказал он сам себе, – тебе уже перевалило за тридцать, а Муницию едва исполнилось двадцать два года. Но только ли в возрасте дело или я просто более холоден от природы?» Он был достаточно честен, чтобы признаться в том, что не знает точного ответа.

      Ключи от дома висели на шее у Хелвис на тонкой цепочке. Она быстро