Император для легиона. Гарри Тертлдав

тонкого аристократического лица придавало ей сходство с соколом, красивой и смертоносной птицей.

      Встревоженный кровожадным советом, который дала Туризину его возлюбленная, Скавр быстро сказал:

      – А может, это и неплохо, что купцы сбежали? Ортайяс все равно предупрежден. Если флот, стоящий в видессианской гавани, принял его сторону, он уничтожил бы все, что ты смог здесь наскрести.

      Комитта Рангаве пронзила Скавра яростным взглядом, взбешенная даже таким косвенным проявлением несогласия, но Туризин тяжело и горестно вздохнул.

      – Ты, вероятно, прав. Если бы я пришел в Пракану четыре дня назад… – Он снова вздохнул. – Как там говорил бедный Комнос? Если бы «если бы» были засахаренными орешками, мы все были бы сыты ими.

      Но Нефон Комнос вот уже шесть месяцев был мертв, пораженный злыми чарами Авшара у Марагхи. Мысль об этом не была приятной ни трибуну, ни Гаврасу. Отвечая на замечание Комитты, трибун сказал:

      – Что бы там ни сделали купцы и капитаны, те люди, что остались здесь, поддерживают тебя.

      Император кисло улыбнулся:

      – Конечно, они за меня. Сюда уже добрались сборщики налогов, которых рассылает Ортайяс. У людей уже появилось «доброе чувство» к новоиспеченному «Императору» и к его деньгам тоже, хотя они рискуют вывихнуть себе челюсти, если попробуют его гроши на зуб. Однако оно еще недостаточно созрело, чтобы они готовы были сражаться под моими знаменами.

      Чертовы деньги Ортайяса стали предметом для частых шуток в армии Туризина. Что до сборщиков налогов, то Скавру так и не удалось увидеть их. Они бежали от Гавраса даже быстрее, чем корабли.

      Спустя пять дней к ним явился посол Ортайяса. Сопровождаемый десятью всадниками, он подъехал к лагерю Туризина под вечер. Один из солдат держал в руке копье с белым щитом – знаком мира.

      – Что нужно от меня ублюдку с сердцем цыпленка? – рявкнул Туризин, разрешив, однако, посольству приблизиться.

      Солдаты Сфранцеза казались деревянными куклами – крепкая оболочка их скрывала внутреннюю пустоту, но сам посланник был человек совсем иного склада. Марк узнал в нем одного из приближенных Сфранцеза, но вспомнить его имени не мог. У Туризина проблем с этим не возникло.