…В состоянии мига… (сборник). Александр Леонидов (Филиппов)

подлость слуги, а наваждение сатанинского замка…

      1992 г.

      СОННАЯ ПЕТЛЯ

      Я живу в XXI веке, и мне чужда эта тема, я никогда не интересовался этой эпохой, и мне трудно понять, почему мне снова и снова снятся эти целинные будни, на которые разве что отец мой успевал по времени. Но уж никак не моё поколение…

      Но стоит уснуть – и вновь меня внутри сна «будит» скрипучий старушечий голос:

      – Вставай, милок! Хватит дрыхнуть! Хватятся тебя – трудодень не закроють… – будит меня старуха кержацких кровей. Я поднимаю голову с ситцевой подушки «в цветочек», и думаю, что, наконец, проснулся. Вокруг – грубая, потемневшая от времени изба, часы-ходики на стене, коврик с лебедями, фронтовые фотокарточки в простых рамочках…

      Я, самое главное, всё прекрасно помню. Да, я здесь. Я и хотел быть здесь. Поехал в горы. Вчера заночевал у этой кержачки, мыкающей старческую вдовью долю, а она так обрадовалась гостю, что напоила меня самогончиком «на кедраче». Вот в голову-то и ударило – я же был в институте членом комсомольского агитационного кружка «За трезвость!» Надо меньше пить! А то от кошмаров этих сердце накроется или от пьянки печень лопнет…

      Нечего к их нравам привыкать. Кержаки – они ведь отсталые. Тем более дикие горы вокруг…

      «Лучше гор могут быть только горы»… Целинные горы – я здесь по комсомольской путёвке, в пору героического освоения целины, когда страна взялась и за горы, примыкавшие к непаханной казахстанской степи.

      Я быстро собираю своё шматьё и отправляюсь в дорогу. Старуха крестит меня украдкой в спину и причитает насчёт начальства и трудодней, а я ухожу всё дальше – последний, самый глухой перегон моей жизненной трассы…

      …Я ожидал увидеть здесь кого угодно: уголовников, «бичей», недобитое басмачество, неразоблачённых вредителей из бывшего «абвера» или американских шпионов, торопливо зарывающих парашюты. Но я никак не ожидал, что увижу тут… неандертальца.

      А между тем я его увидел. В самый неподходящий момент, когда отошел с серпантинной дороге в кусты, по малой нужде, бросив у обочины рюкзак вместе со своей гладкостволкой…

      Теперь неандерталец – голый, косматый, страшный – рылся в моих вещах по звериному, разбрасывая и обнюхивая разбросанное.

      Когда я вышел из кустов, застегивая широкий кавказский наборный ремень, обезьяночеловек поднял на меня неровную, бугристую косматую морду и долго, зловеще маленькими глубоко посаженными кабаньими глазками изучал меня.

      У меня не было с собой никакого оружия. Я мигом взмок от этого зловещего взгляда, но понимал: бежать сейчас —всё равно что застрелиться. Поэтому я стоял, стараясь волей своего взгляда перебороть обезьянью ярость, и не шевелился.

      Говорят, гориллам нельзя смотреть в глаза – от этого они приходят в пущее бешенство. Но я сразу понял, что передо мной не горилла. Здесь гориллы не водятся, и зоопарки в эти целинные края ещё не заезжали.

      Неандерталец отбросил