Жнец. RuNyx (Ру Никс)

тишина.

      – Ты не так сосредоточен на угрозе и ее устранении, как обычно. Мы не можем допустить наступления полномасштабной войны, Тристан. Ты отвлекся…

      – Она в этом не виновата.

      – Разве?

      Пауза.

      Данте продолжил:

      – Послушай, я не больше, чем ты, хочу, чтобы она оставалась под крышей этого болвана. У нас есть безопасное место, в которое мы бы перевезли ее. Может, достать ей поддельные паспорта и вывезти из страны, как Катарину с девочками. Я задержусь и прослежу, чтобы все прошло гладко и ей не причинили вреда и…

      – Она поедет со мной.

      Четыре слова.

      Произнесенные тихо. Гортанно. Непреклонно.

      Вдох, который Морана затаила, порывисто вылетел из ее горла, а сердце билось так быстро, что, казалось, она потеряет сознание. Прижав руку к обнаженной груди, она ощутила его стук под ладонью, и сделала несколько успокаивающих вдохов, испытав прилив облегчения и еще какого-то неясного чувства.

      Она поедет со мной.

      А хотела ли она поехать? Оставить единственное место, которое было ей домом, единственный родной город, единственную знакомую ей жизнь? Морана знала, что сумеет воспротивиться его решению, но хотела ли она?

      Нет.

      Данте молчал долгое мгновение, и Морана задалась вопросом, как они сейчас выглядели. Насколько закрыты были друг от друга, как упорно бросали друг другу вызов взглядом?

      – Отец примет ответные меры, – негромко предостерег Данте.

      Тристан фыркнул:

      – Как будто мне на это не насрать.

      – Меня беспокоят меры не против тебя, – пояснил Данте. – А против нее. За совершение того, что ему оказалось не по силам.

      «И что же это конкретно?» – гадала Морана.

      – Довольно, Данте, – произнес Тристан Кейн голосом, опасным, словно острое лезвие. – Он узнает причину, как только мы приземлимся. Главное, подготовь самолет к утру.

      – Будь готов к восьми, – отрезал Данте.

      – Договорились.

      Ладно.

      Сделав глубокий вдох, Морана услышала тихий сигнал лифта, возвестивший о том, что Данте его вызывал.

      – Кстати, – крикнул Тристан Кейн, – Кьяра звонила.

      Кьяра Манчини. Тот звонок. Кто она?

      – Зачем?

      – Я не взял трубку. И не собираюсь, – ответил Тристан Кейн. – Но если он заставит ее…

      – Я разберусь с этим, прежде чем мы сядем в самолет, – ответил Данте, и лифт просигналил снова, сообщив, что он уехал.

      Кто эта женщина, черт возьми?

      Морана повернулась на бок и стала смотреть в маленькие окна своей комнаты, наблюдая за потоками дождя и поражаясь тому, как резко изменилась ее жизнь с того момента, когда она в последний раз лежала в этой же самой кровати в такую же дождливую ночь. Тогда она размышляла о том, чтобы выпрыгнуть из этих окон, пусть даже гипотетически. А теперь не могла даже помыслить о том, чтобы отказаться от чего-то столь ценного внутри нее – того, что заставляло ее чувствовать все так остро; того,