Хозяйка Мельцер-хауса. Анне Якобс

сказал он тоном, полным решимости. – Да. Travailler. Beaucoup travailler.

      – А что ты можешь?

      Что-то в ее глазах сбивало его с толку. Они блестели так, как будто у нее были какие-то задние мысли, которые она с трудом могла скрыть от него. Он быстро посмотрел на стоящих вокруг него женщин и понял, что они напряженно следили за их разговором. Только на другом конце кухни две девочки тащили тяжелые металлические ведра, а все остальные собрались вокруг него.

      – Да много чего, – ответил он. – Мыть посуду, носить воду, накрывать на стол, чистить овощи, стелить постель…

      Он старался избегать упоминания тех дел, которые были ему неприятны. К их числу относились вытирание пыли или мытье полов. Он также не любил выбивать ковры, а уж чистка печи вообще была для него пыткой.

      – Хорошо, – сказала она. – То есть ты любишь делать чистую работу, а не грязную, так?

      Они что, за дурака его принимают? Он поспешил заверить, что готов выполнять любую работу.

      – Но для чистых работ ты слишком грязная, Берте…

      – Слишком… слишком грязная, – бормотал он, заикаясь и все еще не понимая до конца.

      – Поэтому мы должны тебя сначала отмыть.

      Две крепкие бабенки подхватили его под руки с обеих сторон, он дергал руками и ногами, пытаясь вырваться, но тщетно. Под радостный смех ехидных баб они повели строптивую Берту в бельевую. Маленькое помещение заволокло теплым туманом, тут стоял котел, в котором кипятили воду, затем этой кипящей водой наполнили купель, потом подлили холодной воды, чтобы было приятно купаться.

      – Ну иди же. Мы тут все девочки…

      – Нет! Отпусти! Отпусти, ведьма! На помощь!

      Он сделал несколько отчаянных попыток увернуться от издевающихся, дразнящих его баб – все напрасно. Сначала с него слетела юбка, потом рубашка, башмаки он потерял при неудавшейся попытке к бегству, а напоследок лишился и чепца. В конце концов остался только один путь к спасению – и он храбро прыгнул в наполненную водой ванну. Гумберт сидел в ванне, хорошенько намыливался и упрямо отказывался снять длинные белые женские панталоны.

      Какие же коварные были эти бабы. Деревенщины, однако с ними надо быть начеку. Хотя сейчас, когда он, как пойманная курица, сидел в ванне, они смягчились.

      – Comme tu es joli, mon petit…

      – Какая же ты нежная маленькая девочка…

      – Держи. Это для твоих волос, чтобы ты пахла розами, Берте…

      Они смазывали его разными эссенциями, мыли ему голову, терли плечи, грудь, спину, и только когда одна из женщин хотела запустить свои пальцы слишком далеко, он запротестовал.

      – Ах, она стыдится… la pucelle… девственница.

      – Он еще поумнеет, маленький дурачок.

      Мир просто превратился в какой-то сумасшедший дом. Он сидел в пенистой купели, и его ощупывали нежные женские пальцы, в то время как на фронте в окопах сражались и умирали, взрывались гранаты, в трясине истекали кровью люди и звери. Это был какой-то сон, дурацкий, безумный кошмар, в котором перемешались