Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1. Анатолий Мордвинов

удивительными подробностями, не путая ни имен, ни отчеств отдельных лиц, он мне рассказал действительно много нового и интересного о моих предках.

      Одних он милостиво хвалил, других снисходительно, но метко порицал.

      – Так вот какие были в действительности Мордвиновы, – уже совсем добродушно и назидательно закончил он… – Все-таки кое-что сделали для России, а могли бы, как и все мы, сделать и больше… До свидания, приходите еще… В следующий раз поговорим подольше, а книжку поищите тут сами. – И, не подавая мне руки, а лишь кивнув головой, он захлопнул свою дверь.

      Приглашением оригинального старичка, имевшего много врагов, но делавшего без шума большое русское дело, мне так и не удалось воспользоваться. Москву тогдашних годов с ее бурно либеральствующей интеллигенцией и ее еще более оторванными от родной почвы либеральствующими купцами я совсем уже перестал любить, да и раньше ее не любил, бывал в ней редко, только проездом, а вскоре прочел, что и самого П. Бартенева не стало.

      Да простят мне эти невольные отступления от моего рассказа.

      Они действительно могут показаться слишком излишними. Ведь своеобразных людей на свете много, вернее, мы все, не исключая и близнецов, не похожи друг на друга, и всякий «другой» нам всегда представляется более или менее оригинальным.

      Равенства, о котором особенно горячо продолжают проповедовать и которого так желают в наши дни, среди природы, куда входит и все человечество, к нашему счастью, не существует.

      С этим равенством не было бы ни полной красоты мироздания, ни смысла нашего существования. Не было бы и движения вперед.

      Распространенное насильно, оно никогда не помогало подъему масс и, разрушая высшие классы, лишь ускоряло процесс одичания и варварства…

      Но среди неравных существ встречаются люди, внутренний облик которых особенно духовный и с которыми, несмотря на всю невозможность, хотелось бы все же сравняться… Для многих такие личные встречи бывают нередкими. У меня, к сожалению, в моей жизни их было слишком мало. Вот почему они во мне запечатлевались особенно резко и почему, к слову или не к слову, я с такой настойчивостью люблю вспоминать о них.

      Ведь эти люди своим общением помогали мне хоть на минуты становится чуть лучше, чем я есть…

* * *

      Из следующих событий этих годов наиболее резкими по впечатлениям были для меня месяцы нашей исподволь подготовлявшейся смуты 1905-1906 годов.

      Когда теперь, более 20 лет спустя, я хочу вновь пережить тогдашние дни, в моем представлении возникает все же довольно неясная картина.

      Припоминаются довольно ярко лишь отдельные, быть может, малоинтересные для других мелочи, но мелочи почему-то запечатлевшиеся во мне довольно отчетливо.

      Эти, в общем, не смутные – смута тогда еще не охватывала весь народ, – а скорей разнузданные агитацией на некоторое время и в некоторых местах дни почему-то привыкли теперь называть 1-й русской революцией – быть может, из-за известной исторической давности, когда все становится