Проклятье Марены и другие рассказы. Эва Нова

было распахнуто. Но все затихло, когда в дверях появилась Маша. Она чувствовала себя странно и не знала, как себя вести с этими людьми. Они были гораздо ниже ее по положению, но то, что купец платил жалование и им, и ей, словно стирало какие-то границы между ними, уравнивало их, с чем ни Маша, ни слуги не хотели мириться. Вот и теперь никто не встал почтительно перед Машей, потому что она не была хозяйкой, однако все ждали ее слова: она могла разрешить им продолжать вести беседы или приказать разойтись, и они беспрекословно послушали бы ее.

      – Мне бы воды, – тихо сказала Маша, показывая на свой кувшин.

      – Я налью, барышня, – дворник Панкрат поднялся с трехногой табуретки и протиснулся через других слуг к ведру с водой, которое стояло у печи.

      В людскую, потеснив Машу, вошел возница, принеся с собой запахи пота и конюшни.

      – Фи, – тут же сморщила нос Евдокия, – только сегодня здесь убрала, так снова проветривать!

      – Извини, что от меня не пахнет цветами, – едко ответил Федор. На нем был его неизменный зипун, на рукаве которого теперь зияла прореха. – Рукав совсем оторвался, кто б зашил.

      Он смотрел на Евдокию, а она смотрела прямо перед собой.

      – Попроси у Глафиры нитки. Я тебе что, сестра али жена? Сам порвал, сам и залатаешь!

      Возница побледнел и вышел вон, а Панкрат набрал воды и отдал Маше полный кувшин. Маша взяла его и отправилась было к себе в комнату, но увидела стоявшего в сенях сгорбленного возницу. Вид у него был такой отчаянно-грустный, что Маша не смогла пройти мимо.

      – Федор, – сказала она вполголоса, чтобы ее не было слышно из людской. – Ты не расстраивайся из-за зипуна. Хочешь, я зашью?

      Маша не хотела зашивать его зипун, этот зипун насквозь промок от его пота, впитал уличную пыль, лошадиный дух и навоз, Маше становилось дурно от одной мысли, что ей придется прикоснуться к этой вещи. Однако это была единственная помощь, которую она могла предложить.

      – К чертям зипун, – сказал в сердцах Федор, но тут же обернулся и забормотал: – Извините, я не имел в виду… я не должен был…

      – Тебе же платит жалование Филимон Михайлович, разве нет? Скопил бы денег и давно купил бы новый зипун, – предложила Маша.

      – Не могу, уже больше года отказываю себе во всем, откладываю каждую копейку…

      – Да на что?

      – Мне много нужно, двести рублей. Евдокия сказала, что пойдет за меня, если я ей двести рублей принесу. С тех пор я коплю. Только ей, кажется, все равно, – жалобно добавил Федор. – Она все на Савелия Михайловича смотрит. А он поступит с ней, как с собакой, надоест – и сапогом по морде… Вы тоже засматриваетесь на Савелия Филимоновича? – спросил вдруг Федор. – Что она в нем такого нашла?

      – Он похож на лягушку с рыжими усиками, – неожиданно для самой себя сказала Маша и тут же обернулась: не подслушивает ли их кто. Но ее слова, казалось, обрадовали Федора – он впервые за вечер улыбнулся.

      – Спасибо, Мария Ильинична. Иногда