Наука любви. Публий Овидий Назон

опья обучать пышнокудрого стал бы

      Феба? Не будет бряцать лирой Аонии Марс!

      Мальчик, и так ты могуч, и так велико твое царство,

      Честолюбивый, зачем новых ты ищешь забот?

      ¹⁵ Или ты всем завладел – Геликоном, Темпейской долиной?

      Иль не хозяин уж Феб собственной лиры своей?

      Только лишь с первым стихом возникала новая книга,

      Как обрывал Купидон тотчас мой лучший порыв.

      Нет для легких стихов у меня подходящих предметов,

      ²⁰ Юноши, девушки нет с пышным убором волос», —

      Так я пенял, а меж тем, открыл он колчан и мгновенно

      Мне на погибель извлек острые стрелы свои.

      Взял свой изогнутый лук, тетиву натянул на колене:

      «Вот, – сказал он, – поэт, тема для песен твоих!»

      ²⁵ Горе мне! Были, увы, те стрелы у мальчика метки.

      Я запылал – и в груди царствует ныне Амур.

      Пусть шестистопному вслед стиху идет пятистопный.

      Брани, прощайте! И ты, их воспевающий стих!

      Взросшим у влаги венчай золотистую голову миртом,

      ³⁰ Муза, – в двустишьях твоих будет одиннадцать стоп.

      II

      Я не пойму, отчего и постель мне кажется жесткой,

      И одеяло мое на пол с кровати скользит?

      И почему во всю долгую ночь я сном не забылся?

      И отчего изнемог, кости болят почему?

      ⁵ Не удивлялся бы я, будь нежным взволнован я чувством…

      Или, подкравшись, любовь тайно мне козни творит?

      Да, несомненно, впились мне в сердце точеные стрелы,

      И в покоренной груди правит жестокий Амур.

      Сдаться ему иль борьбой разжигать нежданное пламя?

      ¹⁰ Cдамся: поклажа легка, если не давит плечо.

      Я замечал, что пламя сильней, коль факел колеблешь,

      А перестань колебать – и замирает огонь.

      Чаще стегают быков молодых, ярму не покорных,

      Нежели тех, что бразду в поле охотно ведут.

      ¹⁵ С норовом конь – так его удилами тугими смиряют;

      Если же рвется он в бой, строгой не знает узды.

      Так же Амур: сильней и свирепей он гонит строптивых,

      Нежели тех, кто всегда служит покорно ему.

      Я признаюсь: я новой твоей оказался добычей,

      ²⁰ Я побежден, я к тебе руки простер, Купидон.

      Незачем нам враждовать, я мира прошу и прощенья,

      Честь ли с оружьем твоим взять безоружного в плен?

      Миртом чело увенчай, запряги голубей материнских,

      А колесницу под стать отчим воинственный даст.

      ²⁵ На колеснице его – триумфатор – при кликах народа

      Будешь стоять и легко править упряжкою птиц.

      Юношей пленных вослед поведут и девушек пленных,

      Справишь торжественно ты великолепный триумф.

      Жертва последняя, сам с моей недавнею раной

      ³⁰ Новые цепи свои пленной душой понесу.

      За спину руки загнув, повлекут за тобой Благонравье,

      Скромность и всех, кто ведет с войском Амура борьбу.

      Все устрашатся тебя, и, руки к тебе простирая,

      Громко толпа запоет: «Слава! Ио! Торжествуй!»

      ³⁵ Рядом с тобой Соблазны пойдут, Заблуждение, Буйство —

      Где бы ты ни был, всегда эта ватага с тобой.

      Ты и людей, и богов покоряешь с таким ополченьем.

      Ты без содействия их вовсе окажешься гол.

      Мать с олимпийских высот тебе, триумфатору, будет

      ⁴⁰ Рукоплескать, на тебя розы кидать, веселясь.

      Будут и крылья твои, и кудри гореть в самоцветах,

      Сам золотой, полетишь на золоченой оси.

      Многих еще по дороге спалишь – тебя ли не знаю!

      Едучи мимо, ты ран много еще нанесешь.

      ⁴⁵ Если бы даже хотел, удержать ты стрелы не в силах:

      Если не самый огонь, близость его – обожжет.

      Схож с тобою был Вакх, покорявший земли у Ганга,

      Голуби возят тебя – тигры возили его.

      Но коль участвую я в божественном ныне триумфе,

      ⁵⁰ Коль побежден я тобой, будь покровителем мне!

      Великодушен – смотри! – в боях твой родственник Цезарь,

      Победоносной рукой он побежденных хранит.

      V

      Жарко было в тот день, а время уж близилось к полдню.

      Поразморило меня, и на постель я прилег.

      Ставня одна лишь закрыта была, другая – открыта.

      Так что была полутень в комнате, словно в лесу,

      ⁵