Личный враг Бонапарта. Ольга Елисеева

герцогини кружит по залу, готова была кусать локти: «Он мой! Ведь он мне написал: жестокая!»

      Надо было отвечать. Теперь ее несостоявшийся кавалер вовсю ухаживал за наглой Бассомпьершей: приносил ей воду, приглашал на мазурку и держал себя не робко, как с Яной, а нежно и покровительственно.

      Потоцкая попыталась сама кокетничать. Но было не с кем. Ее муж находился в Варшаве и не проявлял к жене особого интереса. Французы ушли. А любому русскому из дипломатической миссии Толстого Бенкендорф давал фору.

      «Смирись, – как будто говорил он. – Я – лучшее из возможного».

* * *

      «Я забыла, и в этом была моя главная вина, что у молодой женщины не может быть другого близкого человека кроме мужа. Но в таком случае почему же мой муж не заставлял меня об этом вспомнить?».

Анна Потоцкая

      Тем не менее гордость дамы не должна была пострадать. Она придет, сложив к его ногам оружие. Но внешне все должно выглядеть так, будто кавалер сам изгладил вину и добился прощения.

      Полковник переписал из Расина возвышенные стихи, чтобы послать их непреклонной богине. А сам устроил в небольшом поместье поблизости от Белостока бал в честь хозяев. Дело оставалось за малым – добиться согласия Анны почтить своим присутствием скромный деревенский праздник. И тут на Шурку снизошло озарение: он решил действовать через молоденькую лектрису, тоже француженку, но добрую и без спеси. Яна удостаивала эту девушку дружбы.

      Небольшая сумма и самые уважительные, самые благонамеренные уговоры. Мадемуазель Дюшен взялась исполнить поручение и привезла-таки маленькую принцессу на бал, предварительно поклявшись, что Бассомпьеров не будет, что верный рыцарь раскаивается в своих заблуждениях, что он не может более противостоять собственному сердцу…

      Анна приехала и не была разочарована. Она стала царицей. От нее не отходили. Любое, самое вздорное желание исполнялось неукоснительно и в мгновение ока. Казалось, попроси она звезду с неба, и Бенкендорф принес бы в горсти!

      Наконец, чтобы вознаградить его покорность, принцесса согласилась на прогулку после танцев. Разумеется, втроем. Лектриса шла сзади, стараясь даже шелестом гравия на дорожке не напоминать о своем существовании.

      Потом была чудная ночная поездка, когда рыцарь верхом сопровождал их открытую карету-гондолу до самого Белостока. И все не мог глаз отвести от матово белевшей в темноте руки, покоившейся на кожаной подушке кресла.

      – Смотрите на дорогу! – дразнила его Яна. – У нас встречаются рытвины. Можно вылететь из седла!

      Ему, кавалеристу, вылететь из седла? Не смешите!

      В эту ночь все решилось. Он любил ее нежно и страстно. Она оказалась не готова. Муж не научил графиню и половине нужного. Но Бенкендорф не жалел. Его любовница обратила неопытность в достоинство и тем еще больше разожгла пыл.

      Утром Яна плакала. Не слезами раскаяния, а от полноты охватившей жизни.

      – Вы погубили