И жили они долго и счастливо. Алёна Селютина

общем, на нем проклятье, и он носит рубаху Элизы, она его сдерживает.

      От травяного сбора Варвары шел густой, терпкий, дурманящий аромат. Василиса в детстве как-то хлебнула хмеля из отцовской кружки, эффект был тот же. Она сделала очередной глоток, отставила чашку и устало потерла глаза. Продолжила:

      – Это же сильнейший артефакт, а девочке всего семнадцать, сплела она ее три года назад, когда они попали к ведьме. Тогда же дала обет молчания. Я поражена, это запредельный уровень мастерства!

      Сидевшая рядом Варвара, к которой Василиса зашла выпить чаю после долгого рабочего дня, вскинула бровь и хмыкнула:

      – Или нет, потому что, судя по всему, она сделала что-то неправильно и теперь подпитывает мальчика собственными силами – отсюда и разрыв в ауре. И именно поэтому ей приходится молчать.

      – Да, – не стала спорить Василиса, – но проблема еще и в том, что их действительно нельзя возвращать в мир. Там с Демьяна снимут рубаху, Агату отдадут психологам, будут пытаться разговорить, и ничем хорошим это не закончится.

      – Что сказал Баюн?

      – Передал информацию на Буян, теперь ждет ответа. Надеюсь, Лебедь разрешит детям остаться здесь. Магический потенциал у обоих высокий, вышло бы два отличных сотрудника для Конторы.

      – Кто их станет учить?

      Василиса пожала плечами.

      – Пока не знаю. Дождемся ответа с Буяна. И потом, может, их ведьма еще найдется. Заплатит штраф, оформит детей как надо. Они вроде ее любят.

      – А что с бабушкой?

      – Пробиваем, потом расскажу.

      – Но это не все, да?

      Василиса кивнула.

      – Я видела, Кощей тоже это почувствовал, – вздохнула она. – И дети подтвердили. Кто-то из Тридевятого заглянул к нам в гости, и, судя по всему, этот кто-то не из светлых.

      Глава 3

      Много лет назад где-то в Тридевятом мире…

      Марфу – старшую сестру Василисы – замуж выдали в пятнадцать. Жениха нашли богатого, но сестре он был не люб. Мать Василисы – когда-то красивая, а нынче уставшая и высушенная постоянными родами и заботами женщина – поплакала над горем дочери, но слово поперек мужу сказать не посмела. Всю ночь перед свадьбой Василиса, которой шла восьмая осень, слушала глухие рыдания сестры, а поутру, когда затянули горькие обрядовые песни, спряталась под стол и сидела там, пока мать не нашла и не вытащила. Она потрепала дочь по голове, поцеловала в макушку и шепнула:

      – Нечего тебе тут делать, возьми пирожок да иди в лес, собери чего.

      Лес Василиса любила. Но в этот день плач Марфы все стоял в ушах, и Василиса сбежала в чащу не за радостью, а за спасением.

      – Спрячь меня, – шептала она, пробираясь вглубь, и тогда в первый раз увидела тропу.

      Хорошо протоптанная, в два локтя шириной, она вилась между плотными зарослями папоротника, убегая вперед. По такой пойдешь – точно не заблудишься. Лес всегда был добр к Василисе, и она привыкла