Летние расследования. Татьяна Устинова

вверх Трошкина.

      – А где инфант? – спросила я ее.

      – Уснул.

      – Уснул?! – не поверила я.

      – Да, а что? Тихо же стало. – Подруга развернула меня лицом к душевой, которая уже была пуста.

      – А где все? – спросила я, озираясь в недоумении.

      Первый акт Марлезонского балета с воплями и плясками в душевой и вокруг нее явно закончился. Во дворе было не только тихо, но и пусто.

      – Там. – Алка мотнула головой.

      Я сориентировалась, прислушалась и с ускорением пошла в указанном направлении.

      Все были за воротами, на дороге. Реально все: даже пропустившие первый акт папуля, Денис и Зяма. А вот Лисуня, бородач и их подруга блистали своим отсутствием.

      Я встала на цыпочки, глянула поверх голов столпившихся у дороги временных обитателей гостевого дома и увидела, что они провожают печальными взглядами отъезжающий кортеж. Первой катила «Скорая», за ней верным хвостиком – машина, на которой прибыли питерские.

      – Лисуню повезли, – объяснила мне Алка.

      – Как она? – спросила я.

      – Как ты? – меня заметил Кулебякин.

      Его вопрос был, бесспорно, важнее.

      – Нормально, – я непроизвольно потерла плечо – ушиблась, когда свалилась. – Только испугалась. Боюсь змеюк, ничего не могу с собой поделать.

      – Змеюки тут при чем? Или это ты так Лисуню определяешь? – К нам присоединилась мамуля.

      – Да, милой дамой эту особу не назовешь. – Семейную группу пополнил папуля.

      – Фу, как нехорошо, женщина при смерти, а вы о ней плохое говорите! – пристыдила нас бабуля.

      – А, так она еще живая? – Я приятно удивилась. – Думала, гадюки смертельно ядовиты, цапнет – и все, поминай, как звали.

      – Стоп. – Денис внимательно посмотрел на меня, и я отметила, что выражение его лица неуловимо изменилось: включился режим опера. – Повторю уже прозвучавший вопрос: при чем тут гадюка?

      – А разве это не она ее? Там, в душевой? – Я качнула головой, указывая на место действия.

      – В душевой была гадюка?! – шокировалась Трошкина.

      – Я видела, как она выползла, – передернулась я.

      – Шипя? – с неожиданным интересом уточнила мамуля. – Как у Пушкина?

      – У Пушкина в душевой была змея? – Я снова ощутила головокружение.

      – Дюша! Это же классика, ты что, забыла? – огорчилась наша писательница. – У Пушкина была «Песнь о Вещем Олеге»!

      – «Из мертвой главы гробовая змея, шипя, между тем выползала», – процитировала Трошкина, которая в школе была отличницей.

      – Змея, значит, – задумчиво повторил капитан Кулебякин. – Интересно, как она туда попала?

      Он отделился от нашей дружной компании и пошел во двор. Я поспешила за ним, догнала и доложила:

      – У сетки, закрывающей окошко, загнут угол!

      – До того окошка от земли метра два, – напомнил милый.

      – Так змеи же ползучие! А камень стен шершавый…

      – Еще она могла сначала на дерево заползти, потом