Отражения нашего дома. Диба Заргарпур

она то же самое, но не успеваю. Происходит нечто очень странное. Она осторожно берет ленточку в руки и улыбается мне.

      Настоящей, абсолютно разумной улыбкой.

      – Это я? – спрашивает она на своем певучем фарси.

      Ее рука дрожит, но она тянется и берет альбом в обе руки. Ее лицо озаряется светом, и она говорит – ровно и уверенно, впервые за долгое время, даже не помню насколько. У меня язык прилипает к гортани.

      – У нас был огромный магазин, такой же, как у моего отца. – Она прищуривается и смотрит на меня. – Абдулазиз. Так его звали.

      Мне столько всего хочется сказать ей. «Я этого никогда не знала», и «Как я рада, что ты мне рассказываешь», и «Разве ты это помнишь?» Но вместо этого я лишь судорожно сглатываю. Киваю. И говорю:

      – Балле, биби-джан.

      «Да, дорогая моя бабушка».

      Она вздыхает. Пальцы замирают на снимке, где они с баба-джаном позируют рядом с парадной вывеской на открытии магазина «Свежий старт». На биби-джан красивый брючный костюм с широкими подплечниками и обувь на низком каблуке.

      – Знаешь, Сара-джан, у меня двенадцать детей.

      Я хмурю лоб.

      – Двенадцать? Ты, наверное, хочешь сказать «одиннадцать», биби-джан. Десять девочек и…

      – Один мальчик и одиннадцать девочек. – Она начинает перечислять, загибая пальцы. – Фарзана, Фироза, Гульнур, Афсун… – Она колеблется. – М-малюда… Фироза. – Между бровями пролегает тоненькая морщинка, биби-джан смотрит на свои дрожащие пальцы и начинает заново: – Фарзана, Фироза, Гу…

      Я беру ее руки в свои и крепко держу. На собственных пальцах заканчиваю то, чего не смогла она, и мы перечисляем вместе:

      – Зелайха, Зенат, Наргиз, Моджган и Назанин.

      Десять дочерей. Всех упомянули. Мне бы хотелось растянуть для нее этот миг, чтобы он остался в ее сердце, как навсегда останется в моем. Жаль, это не так-то просто.

      Биби кладет мне голову на плечо, мы сидим в молчании. Ее озаренное лицо тускнеет. Глаза окутываются знакомой мутной пеленой, и она спрашивает:

      – Что я здесь делаю? Что тут за беспорядок?

      – Биби-джан, давай-ка уложим тебя обратно в постель.

      Я помогаю ей встать, смотрю на ее пустые руки. Она, пошатываясь, бредет к кровати. Ирина все так же похрапывает. Я встаю на четвереньки и собираю рассыпанные альбомы. Ищу сине-золотую полоску. Ее нигде не видно. Может быть, биби сунула ее в карман, а я не заметила?

      Откладываю последний альбом, и оттуда выпадает снимок. Сильно помятый, сложенный в несколько раз – обычно бабушка так не делает.

      Разворачиваю и, ахнув, отшатываюсь. Снимок падает лицом вверх.

      На нем та женщина в доме.

      В том же самом платье и ожерелье.

      Золотая цепочка с сапфирами.

      Ожерелье биби-джан.

      И она – в том доме.

      Это и вправду биби, осознаю я без тени сомнения.

      Не могу отвести глаз от ее лица. Она стоит, позируя, а во взгляде сквозит печаль,