Отражения нашего дома. Диба Заргарпур

все хорошо, спасибо, что спросила».

      Хочется, чтобы она заметила и поинтересовалась: «Биби-джан сегодня причесалась сама?»

      Но у меня не хватает смелости.

      Вместо этого я оставляю свое вареное яйцо нетронутым, обнимаю бабушку, забегаю в свою комнату, хватаю фотоаппарат, выскакиваю. Дверь захлопывается, и я горько хмурюсь, слыша прощальные слова бабушки. Они превращают меня из любимой внучки в пустое место.

      – Ки асти?

* * *

      Ровно год назад мы с мадар заключили договор. Стояло лето, я переходила из средней школы в старшую, жизнь постепенно возвращалась в норму после вируса, отправившего полмира в локдаун. За несколько месяцев социального дистанцирования я набрала лишний вес на жареной картошке и «спрайте», запоем пересмотрела все серии «Код Гиас», «Хайкю!!», «Инуяся» и «Токийского гуля». Мадар была убеждена, что я умру от передозировки нездоровой пищи и недостатка витамина D, что, признаю, было бы весьма реальным исходом.

      Ее афганская натура была потрясена полным отсутствием у меня амбиций, поэтому, когда локдаун закончился, она взяла на себя обязанность, так сказать, разжечь пламя и назначила меня главной по соцсетям и технической поддержке нашего семейного бизнеса. Его суть в том, что мы покупаем старые дома, ремонтируем и перепродаем.

      На самом деле я была восхваляемым и (ключевое слово) бесплатным фотографом.

      Мадар называла это инвестицией в мое будущее через воспитание интереса к сохранению семейного бизнеса.

      Я же считала, что мы наживаемся на несчастье других людей, но эту дискуссию лучше отложить до другого раза.

      Я пролистываю снимки в своей камере, удаляю некоторые, чтобы освободить место. Накопилось чересчур много селфи и неудачных танцевальных номеров, их суть я лучше не буду объяснять. Щелк. Удалить. Я грызу ногти, и мадар возмущенно закатывает глаза. Останавливаюсь, дойдя до сделанного скрытой камерой симпатичного снимка – биби-джан прибирается в своей комнате. Глядя на него, улыбаюсь.

      Наша машина, петляя, мчится по скрытым в зелени извилистым дорогам восточного Лонг-Айленда, который моя мама и ее семья – все десять сестер и один брат – вот уже сорок лет называют своим домом. Когда они переехали, маме было всего тринадцать.

      Иногда я спрашиваю у мадар, каково это – сорваться с места и начать с нуля в чужой стране.

      Иногда мне тоже хочется проделать это.

      Убежать и начать заново где-нибудь еще.

      «Мы убегали от войны, джан», – обычно напоминает она мне.

      В машину врывается ветер, и я ловлю себя на мысли: «Я тоже убегаю от войны».

      – Закрой, пожалуйста, окно. Шум мешает. – Мадар резко поворачивает влево, и моя камера едва не вылетает из рук. Навигатор заново прокладывает маршрут. – Он велел мне повернуть буквально вот здесь. – Мама возится с ним и на пару секунд заезжает не на ту полосу. Встречная машина сигналит.

      – Если не возражаешь, я бы хотела переварить свой завтрак в более спокойных условиях. – Камера