Глаза зверя, стерегущего добычу. Александр Медведев

читали сейчас этой книги. В меня втыкали шприцы с десятисантиметровыми иглами, в пальцы засаживали стальные перья для взятия крови. Перья гнулись, их выправляли об стол и всаживали вновь… Но позволить себе заплакать я мог только про себя. Здесь нужно было соблюдать особую осторожность. В меня пристально всматривались все участники «экзекуций». И начинали задавать вопросы:

      – А чего это я слишком часто подношу ладони к глазам?

      – А почему это вдруг глаза заслезились? Здесь нет яркого света!

      – А чего это я постоянно оглядываюсь на дверь? Там нет никакой мамы!

      Так это что, здоровый советский малый, которому в армию пора в семь лет, плачет? Да это маменькин сынок! За такое палкой и в колонию для малолетних!

      Как видите, дорогие читатели, плакать в советской поликлинике категорически запрещалось даже в мечтах.

      А ещё, у меня было слабое горло, и я часто болел ложным крупом. Поэтому меня регулярно водили к «ухо-горло-носу». Визиты к этому доктору я просто «обожал». В его кабинете была особая достопримечательность – советское кресло отоларинголога. Занятная вещь, скажу я вам. На что оно похоже, трудно сказать. Уж точно не на лечебное оборудование. Но однажды я увидел точно такое же кресло в учебнике истории, на средневековой испанской гравюре – кресло для пыток святой инквизиции.

      Я садился в это кресло, врач брал в одну руку что-то вроде огромных кусачек или ножниц, в другую руку железный крюк, засаживал мне всё это в горло, до самого желудка, и начинал шуровать… На языке врачей это называлось «выдрать жабры», а выражаясь человеческим языком – чистка миндалин.

      Что можно сказать про эту процедуру? Сказать, что это больно? Или очень больно? Но это покривить душой. Что могла бы сказать рыба, умей она говорить, если б ей действительно заживо вырвали жабры? Кстати, кашлять или давиться во время процедуры было также запрещено.

      После визита к «ухо-горло-носу» прямиком в кабинет окулиста. Это непременно. Куда ж без него. Ведь плохое зрение я сделал себе сам, потому что не слушаюсь и балуюсь. И сутки напролёт смотрю телевизор! Это не имеет значение, что старенький черно-белый «Рекорд» способен работать только полчаса в день и только раз в неделю. Раз плохое зрение, значит смотрит! Это ведь легче всего, взять и назначить причину. И думать больше не надо. А попробуй-ка, определи почему у человека плохое зрение без причины? Это уже всё, сбой программы! Советский мозг такое точно выдержать не сможет.

      Так что, надо решать, что ж делать с таким безответственным обалдуем – в детдом его, или огромные линзы на «бельма»? Вот тогда будет знать, как ночью о «чертовне» думать! Тут начиналось самое интересное. Врач, увидев, что я не могу прочесть даже первую строчку таблицы, приходил в ярость. Доставалось, в основном, моей бабушке, так как она чаще всех ходила со мной к врачу.

      «Что привела-то неполноценного? Не знаю я, чего у него с глазами! Веди его, куда хочешь – в школу для дураков, в милицию!.. Только сюда не води!»

      Вот вам и медицинский