Золото бунта. Алексей Иванов

исповеди пусть поп слушает. Этого татя со сплава сняли. Его везли откуда-то с заводов в Оханск, чтоб дальше по Казанскому тракту гужо́м отправить, да барка пробилась на камнях у Воронко́в, плыть не смогла. До ближайшей оказии велели татя закрыть в амбар.

      – Верно, знатный разбойник был. То-то я гляжу – бородища от глаз, волосья колтуном, руки в шерсти, за плечом мешок с отрубленными головами.

      – Тебе чего от меня надо? – разозлился солдат. – Я его, что ли, заковывал?

      – Я с этим татем сызмальства знаком. Хороший парень, работящий и добрый, только глупый.

      – Ну, давай я тебя умного к нему под замок посажу. В остроге побратаетесь, уму поучишь его.

      – Лучше дозволь мне ещё с ним поговорить.

      – Не положено.

      – Ему ж в ад идти. Хуже, чем в солдатчину.

      Солдат, отвернувшись, молчал. Осташа снова встал и пошёл к амбару.

      – Кирюха, – позвал он, – это опять я, Осташка. Ты за что сюда попал-то?

      Кирюха подошёл к окну, но ответил не сразу.

      – Девку мою приказчик велел прислать к себе полы мыть. Она не пошла. Он велел высечь её до полусмерти. Я за это его в лесу подкараулил и пальнул в него. Жаль, не убил. Разиня я. Мало что промазал, так и пыж свернул из лоскута, который от своей рубахи оторвал… Приказчиковы псы нашли пыж, стали по всему заводу рубахи перетряхивать. Отыскали мою.

      «Не везёт Старой Утке на хозяев и начальников, – подумал Осташа. – Федосова, управителя тамошнего, Золотой Атаман убил. Курлова, сержанта, что оборону от Белобородова держал, на батарее зарубили. Паргачёва, которого Белобородов начальником поставил, повесили. Демидовы после бунта завод заводчику Гурьеву тотчас продали, Гурьев тотчас перепродал графу Ягужинскому, граф – Савве Яковлеву, этому волчине… Яковлевский приказчик тоже вот, оказывается, под пулю чуть не угодил…»

      – И куда тебя везут? – спросил Осташа Кирюху.

      – Не знаю. Может, в острог, может, в каторгу. Я ведь не сразу отдался. Одного приказчичьего прихвостня убил в драке-то и в лес бежал. Полгода с Кондаком-разбойником в пещере прятался, пока не выследили и не взяли.

      – В какой пещере?

      – В Пещерном камне, который за Омутным бойцом.

      – В левой пещере или в правой?

      – Я же не сорока по скалам прыгать… В левой.

      – Так ведь там, говорят, про́клятое место. Вогульцы идолопоклонствовали. Говорят, вся пещера костями человечьими засыпана.

      – Я и сам, видно, про́клятый человек, – грустно сказал Кирюха. – А про пещеру брешут. Идолок там есть, бронзовый, только маленький. И костей много, но все звериные. Пещера хорошая, надёжная. Там у нас даже окошко было, чтобы смотреть, не идёт ли кто незваный.

      – Чего же тогда вовремя солдат-то не усмотрели?

      – Кондак проспал. Пьяный был, скотина. За то и смерть ему.

      – Убили, что ли, когда брали?

      – Не, потом сгиб. Мне бурлаки рассказывали, которые меня везли. Кондака в казёнке к стене приковали. А барка об Разбойник ударилась. Затонула под Четырьмя Братьями, и Кондак вместе с ней. Поделом вору мука.

      «Вот, значит, кого вёз батя!»