Журнал «Рассказы». Шепот в ночи. Евгения Кинер

классная руководительница Дани, смотрела на Смерть.

      – Послушайте, кхм, Смерть. У нас семейный ужин. Вы понимаете, что не очень…

      – Близок Господь к сокрушенным сердцем и смиренных духом спасет.

      В голосе Смерти лопались струны и рушились города.

      Даня снова вздрогнул. Не столько от жуткого этого голоса, сколько от диссонанса – бродяжка, которую дед называет Смертью, в стариковской комнате читает цитаты из Библии. Ему виделось в этой ситуации нечто не столько богохульное, сколько безумное, иррациональное.

      На маму же ее речь произвела впечатление. Она тяжело выдохнула, поправила браслет и запястье. Даня видел, какие усилия требуется ей, чтобы остаться спокойной. Но она быстро пришла в себя. Сделала шаг назад и повернулась к деду:

      – Она не опасна? Не кинется на нас с косой?

      – Коса на балконе, – пошутил дед.

      – Покайтесь и обратитесь от всех преступлений ваших, – продолжила Смерть. – Чтобы нечестие не было вам преткновением!

      Она хрипела, и в хрипе этом Даня слышал взрывающиеся мосты и хруст костей.

      Мама побледнела. Дед присел на диван и с довольным видом наблюдал. Даня решил, что надо начать. Хоть раз. Взять ситуацию в свои руки.

      – Я начну.

      – Кайся, – кивнула ему Смерть. – Молись, пока края души не просветлеют!

      В ее голосе слышались крики мечтателей, сгорающих на кострах.

      – Ну, все случилось лет семь, кажется, назад, – сглотнул Даня, решив начать издалека. Он все еще боялся поднимать глаза на маму и смотрел в узор паркетного пола. – Я уже переехал в свою квартиру. Это после института. Вроде все в порядке было. Но мама – она же не может меня просто так оставить. Не может дать сыну жить.

      – Да что ты такое говоришь? – вздохнула мама.

      – Тишина! – гаркнула Смерть. – Послушайте версию сына, Александра Львовна. Иногда полезно взглянуть на ситуацию с другой стороны. Если говорим, что не имеем греха, обманываем самих себя, и истины нет в нас!

      – Да. Не могла она дать мне дышать! – Даня чувствовал, как поднимается все выше и выше из самых недр его души затаенная обида. – Приходила по несколько раз в неделю. Без приглашения. Друзей выгоняла. Меня обнюхивала. Как пса какого-то! Я что, это терпеть должен?

      – Да я же просто…

      – Нет! Так она еще приперлась сразу после дня рождения моего. Что ожидала увидеть? Что мы там в салки играли? В двадцать три года! Ясно – толпа. Ясно – все пьянющие. Афтерпати. Так она – она! – на глазах у всех сказала, что квартиры меня лишит. Что с отцом поговорит. Что я развел там бордель. Что я… Что я… Что я скот неблагодарный! Напомню – мне! Было! Двадцать! Три!

      – Нет, ну вы посмотрите на него, а? Тебе что тогда отец сказал? Обжиться сначала надо. Присмотреться. Доказать свою состоятельность. А ты? Сразу начал туда каких-то прошмандовок звать!

      – Это мои однокурсницы были! – Даня наконец поднял глаза на мать. Он чувствовал, как захлестывающий гнев сбивает дыхание. Не дает договорить фразу.

      – У них юбки такие, что трусы видны сверху! О чем ты? Однокурсницы.