Журнал «Рассказы». Шепот в ночи. Евгения Кинер

широкая лунная дорога, и на эту дорогу поднимается человек в белом плаще с кровавым подбоем и начинает идти к луне.

      – Рядом с ним идет какой-то молодой человек в разорванном хитоне и с обезображенным лицом, – подхватила Смерть. – Идущие о чем-то разговаривают с жаром, спорят, хотят о чем-то договориться.

      – Точно. Организуешь?

      Смерть улыбнулась:

      – Только ради тебя.

      Тогда луна начинает неистовствовать, она обрушивает потоки света прямо на них, она разбрызгивает свет во все стороны, в комнате начинается лунное наводнение, свет качается, поднимается выше, затопляет кухню. Вот тогда и умирает Лев Егорович со счастливым лицом.

      Даня обнимал жену. Мама возилась на кухне. Она приходила время от времени, чтобы помочь с хозяйством. Машка листала в руках семейный альбом.

      – Не пойму, на кого он похож.

      – Ну, ты точно на отца похожа. Родинка на щеке на том же месте.

      – Да это понятно, – сказала Машка. – Вот это кто? Дед твой ведь?

      – Лев Егорович, – кивнул Даня.

      – Что-то общее есть.

      – Всяко больше похож, чем на тебя или на меня. Не зря назвали.

      – Вырастет – обозначится. По ним, маленьким, ничего не поймешь.

      Сын Лева только-только научился ходить. Он шел к родителям, протягивая вперед маленькие пухлые ручки.

      – Смотри, как идет! – воскликнул Даня. – Шаркающей кавалеристской походкой!

      – Плаща не хватает.

      – С подбоем-то? Может, купим?

      – Иди ты, – рассмеялась Машка и положила голову на плечо мужа.

      – Один – не пойду. Только с вами.

      Ирина Нильсен

      Шепот

      Саша убрала от лица растрепавшиеся волосы и поправила съехавшую шапку. Лицо покалывало от мороза, и она потерла щеки руками в толстых вязаных варежках. В нос ударил запах сырой шерсти. Саша поморщилась. Раздраженно стянула мокрые варежки и сунула в карман пуховика. Пальцы были красными и влажными. Она поднесла их ко рту и подышала. Но на таком морозе даже пар от дыхания был еле теплым, как воздух у выключенного несколько часов назад обогревателя.

      Саша сунула руки в карманы и огляделась в поисках указателя. В сумеречном свете вдоль утоптанной просеки слабо искрились сугробы. Утро сейчас или поздний вечер? Саша не знала. Деревья вдоль дороги молчали, и вся лесная живность, если она там и была, куда-то попряталась. Не слышно было ни хруста веток, ни отдаленного уханья совы, ни шороха беличьих лап, цепляющихся за ствол. Куда идти? Так и не найдя подсказок, Саша продолжила брести по просеке, решив, что любая дорога должна куда-то вывести. Куда бы она ни вышла, Саша надеялась, что там будет тепло.

      Усталости она не чувствовала. Ноги в высоких сапогах на шнурках двигались легко: утрамбованный снег мягко амортизировал шаг. Но пальцы ног давно онемели, и Саша время от времени ими шевелила, чтобы они не отмерзли окончательно. Далеко ли еще?

      На повороте Саша остановилась. В сугробе у обочины чернело что-то, круглое и удивительно знакомое. Шлем? Она осторожно выудила его из снега и отряхнула варежкой. Точно, мотошлем. Ладони обожгла ледяная поверхность, но Саша не выпустила его из рук.