Приходские повести: рассказы о духовной жизни. Наталия Черных

села на переднее сидение. Стеша, как следует, поклонилась перед выходом, прошептала короткую молитву. И затем нечаянно взглянула на ярко освещенное фонарем авто. Монахиня села рядом с водителем. Лицо матушки Анны показалось Стеше необычайно сосредоточенным, отрешенным. Едва пошевелив устами, монахиня перекрестила дорогу и перевернула четки.

      Ясное солнышко смутилось, и небо затянули теплые южные тучки. Косматые, неприбранные, повылезавшие из теплых берлог воздушных лесов и чащ. Прилетели первые птицы: попить талую воду, чтобы птенчики выросли крепкими и здоровыми. К полудню засвистел, закружил тонкий и коварный мартовский ветер, от которого невозвратно мутится ум. Кто вполне узнал его силу, для того уж никакой другой погоды не существует. Тот только и ждет, что снова придет он, влажный, слабый и почти смертельный.

* * *

      На первой вечерней постовой службе Мила не было. Понятно: задержали на работе или пошел к духовнику. Но все же неприятно. Понемногу Вета утешилась. В полусвете храма вздрагивал голос отца Игнатия – читался псалом «Живый в Помощи». Вета иногда ловила себя на том, что если она и помнит что об отце Игнатии, так это голос: высокий, мелодичный, какой-то мяукающий. И руки: иссохшие длинные пальцы. Не раз приходило Вете на ум, что в первые дни Великого Поста в храме собирается весь народ. Именно народ. Словно кроме храма, нигде людей нет. И добрая теснота, и коленопреклонения, и покаянный свет свечей – все возвещало душе о начале какого-то большого изменения. Как его назвать? Поход, строительство?

      Домой ехала мирно, читала правило на сон грядущим. Странная, глубокая дремота подкатывала к самому сердцу, сменяясь приступами чуть заметной тошноты. Уж не простыла ли она?

      Едва вошла – звонок. Мил! Приезжал к ней домой, пообедал и побежал в Даниловский: духовник заболел. Попрощались до завтра.

      Пребывание Мила обозначилось немытой посудой. И, кроме того, уполовиненной банкой любимых огурцов Ирины Георгиевны.

      Посуда еще не высохла, а Вета не допила чай, как вошла Ирина Георгиевна.

      – Чувствуешь, какой у нас запах? Потом пахнет. Зять был?

      Отпираться бесполезно.

      – Был.

      – Ел?

      – Ел.

      – Постом свиньи едят, а люди постом не едят.

      И ушла в свою комнату. Сколько дитя ни корми – у чужих слаще.

      Утром вдруг снова подступила тошнота. Едва прочитала правило – звонок. Мил. На вечернюю службу не приедет. Голос расстроенный, виноватый. У Веты потемнело в глазах. Бросилась Милу перезванивать: как, что, почему? А он лишь просил прощения и сказал напоследок:

      – Может, как вчера, заеду. Мне от вас легче в Даниловский попасть.

      – Не надо! – хотела крикнуть Вета, но Мил уже трубку положил.

      Вечером Вета снова разволновалась. По дороге в Алексеевский захотелось вернуться к метро и поехать в Даниловский, чтобы увидеть Мила. Но сердце прихватил какой-то странный холодок. Мол, Мила в Даниловском не будет.

      Из фотографий С.М. Прокудина-Горского. Иконостас в летнем соборе. Леушинский монастырь. Леушино, Российская империя. 1909. Фотоальбом протоиерея