Дураков нет. Ричард Руссо

чтобы из-за этого подраться, если бы только нашел с кем.

      – Знаешь что, – сказал Уэрф, – пойдем-ка лучше домой, пока нас не вышибли из единственного бара в округе, где не играет рок-н-ролл.

      – Пошли. – Салли вздохнул. – Если ты помнишь, я вообще не хотел сюда идти.

      Они оставили деньги на стойке.

      – Хотел, – возразил Уэрф, – иначе пошел бы домой.

      Направляясь к дверям, Салли остановился у того конца стойки, возле которого сидел на табурете Малыш.

      – Дай мне “Сникерс”, если тебя не слишком затруднит, – попросил он.

      Малыш встал и с подозрением протянул Салли шоколадный батончик. Салли вручил ему две долларовые купюры. Одну Малыш отодвинул и проворчал:

      – Семьдесят пять центов.

      – Нет, – Салли подтолкнул к нему доллар, – на доллар теперь даже шоколадку не купишь. Сам говорил.

      – Забери свой вонючий доллар. И не говнись.

      Салли вскинул руки, точно его арестовали.

      – Не-а, – сказал он. – Это твой доллар.

      Малыш спрятал купюру в карман.

      – Доволен, дурень?

      – Да, – ответил Салли. – Как никогда.

      – Ты по-прежнему непревзойденный мастер бессмысленных жестов, – заметил Уэрф, когда они, пьяно покачиваясь, одевались у двери. – Дай половину.

      – На. – Салли разделил батончик пополам. – С тебя доллар. Но я не стану требовать с тебя долг, потому что сам должен тебе тыщи две.

      – Почему бы тебе не вернуться в колледж? – полюбопытствовал Уэрф. – Иначе ведь хуже будет.

      – Это от меня не зависит, – ответил Салли и сунул в рот свою половину “Сникерса”. Уэрф ждал, пока Салли прожует и проглотит шоколадку. – Мой преподаватель философии не верит в свободу воли.

      – Во что же он тогда верит? – спросил Уэрф.

      Салли пожал плечами.

      – Он еврей. Наверное, верит во всякую чушь.

      – Необязательно. – Уэрф распахнул дверь и придержал ее перед Салли. – Я тоже еврей, но не верю почти ни во что.

      Салли и Уэрф застыли на верхней ступеньке крыльца, с изумлением глядя на улицу. Сидя в баре, они смутно сознавали, что опять метет. Сквозь рекламную вывеску в окне таверны Салли видел, как летят снежинки. Но такого не ожидал никто. Главную улицу замело, под фонарями призрачно белел снег.

      – Я верю, что шел снег, – сказал Салли. – В это я верю.

      Они спустились с крыльца.

      – Я верю, что здесь не меньше фута, – ответил Уэрф, уставившись на снег, в который погрузились его потрепанные коричневые туфли. – Я верю, что мне нужны ботинки повыше.

      Салли был в рабочих ботинках, но снег набился и в них.

      – Не знал, что ты еврей, – искренне признался Салли. – Я думал, евреи ушлые адвокаты.

      – Салли, – Уэрф перебросил через плечо конец шарфа, и тот хлестнул Салли по лицу, – ты принц. Помни это. Никаких черных мыслей.

      Салли смотрел вслед Уэрфу, тот, осторожно ступая, пробирался к своему “бьюику-ригал”. Минуту спустя “бьюик”, виляя, проехал вверх по улице мимо Салли.