Святы и прокляты. Юлия Андреева

канцлера фон Пальяра и его трусливого братика, и адресовано оно к Папе Иннокентию III: «Горе мне! В понедельник 5 ноября сего года посол от Вильгельма Францизиуса из города Палермо прибыл в ту местность, где я живу, с чрезвычайно печальной и достоверной вестью – придворный кастелян фон Аккарино и его соратники выдали Маркварду короля, дворец и упомянутого Вильгельма Францизиуса, учителя короля, в третьем часу дня»…

      При упоминании имени Вильгельма Францизиуса все как по команде уставились на оруженосца, а тот вдруг покраснел до ушей, моментально отвернувшись и сделав вид, будто заинтересовался своими старыми сапогами. Во всяком случае, он принялся придирчиво осматривать загнутые голенища, отряхивая с них невесть откуда взявшуюся пыль.

      – …«Когда мальчика предали неверные охранники, заслуживающие всяческих проклятий, – продолжил трубадур, – он, юный король, увидев свое неизбежное заключение, заплакал, но сумел защитить сам себя. Мальчик не мог не выказать рыцарям свое королевское достоинство и прыгнул навстречу обидчикам, попытавшись схватить за руку того, кто посягнул на него – помазанника Божия. Затем он расстегнул королевскую мантию и, преисполненный боли, разодрал одежды, расцарапав свою нежную плоть».

      Стало быть, тринадцатилетний король сначала заплакал, а затем бросился на врагов?

      – А что еще он мог сделать? – пожал плечами взволнованный донельзя оруженосец. – Каждый может заплакать от обиды, что не помешало ему, однако, собраться и принять бой… И совсем незачем было моему дядечке описывать короля в минуту понятной слабости. Все грамотеи на один подлый манер скроены – хлебом их не корми, дай поглумиться! Эх, жалко, в тот момент меня уже крепко держали два неулыбчивых парня!.. Впрочем, в отличие от короля меня бы зарезали, окажи я сопротивление.

      – Всем королям, и далеким и близким,

      В княжествах, царствах, на всем белом свете

      Ваш венценосный собрат Сицилийский,

      Фридрих Второй посылает приветы.

      Сын венценосца, наследник короны,

      Вскормленный матерью-императрицей,

      Жил сиротою, отторгнут от трона,

      Жил и не помнил родные лица.

      Воду и хлеб отмеряли мне скудно,

      Вовсе отняв королевскую волю.

      Было мне горько и было мне трудно.

      Жить и просить – незавидная доля.

      И окруженный толпой иностранцев,

      Вижу, считаю, повергнуть не в силах

      Варваров, галлов и подлых тосканцев,

      И сицилийцев, и немцев постылых…

      Именем правды, именем Бога

      Именем Родины, именем Рая —

      Братья во троне, дайте подмогу!

      Я заклинаю, я умоляю![53]

      Эту песню написал юный Фридрих, ее удалось передать на волю и горестные строки понеслись по всему миру, к подножию тронов и к престолу Его Святейшества, – слабо улыбнулся трубадур, точно вслушиваясь в далекую музыку. – Не правда ли, прекрасная?..

* * *

      Меж

53

Перевод В.Тушина.