Мемуары знатной дамы: путь от фрейлины до эмигрантки. Из потонувшего мира. Мария Клейнмихель

встречу императрице Евгении во время открытия Суэцкого канала.

      Мустафа-паша был очарован Парижем и сходил с ума по всему, носившему на себе признаки французской культуры. Он воспитал свою единственную дочь на европейский лад. Когда я с ней познакомилась, она была очень элегантной, парижского склада, 28-летней женщиной. Она приняла меня и m-me Ону с нескрываемой радостью. «Какое счастье, – сказала она нам, – говорить с людьми, вносящими в мое одиночество свежую струю европейской культуры». Она заговорила о своих страданиях, жаловалась на оторванность от внешнего мира, давала на наши вопросы подробные ответы и пригласила нас к обеду, за которым прислуживали ей евнухи, в черных одеяниях, так называемых стамбулинах. Эти евнухи держались чрезвычайно торжественно и производили впечатление чего-то среднего между господином и слугой.

      «Отец мой, для того, чтобы вырвать меня из тисков рабства, – рассказывала она, – посоветовал мне выйти замуж за его друга Галил-пашу, посланника в Париже, одного из образованнейших и богатейших людей Турции. Несмотря на то, что Галил был на 30 лет старше меня, меня соблазнила перспектива жить в Париже и испытать свободную жизнь европейских женщин. Я вышла за него замуж, и мы покинули Каир, но вместо того, чтобы ехать в Париж на место своего назначения, он меня привез в Константинополь, где у него произошло разногласие с великим визирем, на чьей стороне был и султан. Галил-паша должен был подать в отставку, и таким образом я никогда не увидела Парижа», – говоря это, она расплакалась. «Муж мой стал снова турком, старотурком после своей отставки. Можно было подумать, что он никогда не покидал Константинополь и никогда не отказывался от своих предубеждений: я стала рабой, подобно другим турчанкам, и мне оставалось скорее с камнем на шее броситься в воду, чем после того, как я испытала на себе свободу европейских женщин, быть запертой в гареме до конца дней своих».

      Ее слова меня глубоко тронули. Хотя она говорила тепло и убедительно, я вскоре заметила пробелы в ее образовании и бездну, разделявшую наши мировоззрения. Так, например, чтобы доказать, что Галил-паша не был джентльменом, как она выражалась, рассказала нам буквально следующее: «Несколько дней после свадьбы, – говорила она, – муж мой забрал у меня двух моих прислужниц, этот неблагородный поступок меня, конечно, очень возмутил».

      «Он забрал у вас ваших прислужниц? – спросила m-me Ону. – Но почему же?»

      «Ну, конечно, для сожития с ними. Это мелочно, не правда ли? Эти прислужницы были моим отцом куплены в счет моего приданого. Отец мой, чрезвычайно чуткий человек, был так же, как и я, возмущен этим поступком моего мужа и в знак своего презрения послал Галилю четырех женщин, купленных на свои деньги». Говоря это, она, казалось, ждала выражения сочувствия с нашей стороны. «Вскоре после этого мой муж, спекулируя и играя, совершенно разорился, и отец мой добился разрешения на мой развод».

      «Но стали ли вы свободнее после этого?» –